Перебиты, поломаны крылья

– Нужно. Так что давай, включай память. Тебе же на пользу… Если говоришь про начало мая, значит, альтернатива – конец апреля, так?

– Ну да, или конец апреля, или начало мая… Да я сейчас точней вспомню. Теща в тот день приезжала. В субботу… Если в конце апреля, то какого числа там суббота?

Андрею и не понадобилось смотреть календарь, он и без того знал, какого числа была последняя в апреле суббота. Двадцать девятое апреля.

– В ночь с субботы на воскресенье было?

– Ну да, в ночь…

– С двадцать девятого на тридцатое апреля.

– Ну, вам видней, у вас календарь. А что?

– Да так, ничего… На спец тебя переведут, в камеру для бывших сотрудников.

– Спасибо вам, товарищ капитан! – обрадовался Парасюк.

Но Андрей не обращал внимания на его ликование. В голове крутились догадки, выстраивались в мозаику очередной версии. В ночь с двадцать девятого на тридцатое апреля погибла Эльвира Окулова. Илья высадил ее на перекрестке за два квартала до мужнего дома, если так оно было на самом деле, то Эльвира пешком проходила мимо дома, где жил сын ее мужа…

* * *

Казалось, Володя Сахаров весь внимание – об этом свидетельствовало выражение его лица. Но, судя по циничному холодку в его глазах, он не воспринимал версию Андрея всерьез.

– Ну, проходила она мимо его дома, и что? Он что, подкарауливал ее, чтобы наброситься на нее?

– Кто знает, кто знает. Может, он ревновал отца к ней. Или не хотел делиться с ней наследством.

– Ну, мотивы у него, может, и были. А исполнение? Зачем ему нужно было топить ее в аквариуме с морской водой? Да и есть ли у него такой аквариум?

– У отца есть, и у него может быть.

– Это не факт.

– Мне кажется, что есть… Да и не в том дело. Кого он мог везти в багажнике машины в ту ночь, когда произошло убийство?

– Нашел кому верить – продажному гаишнику, – пренебрежительно хмыкнул Сахаров. – Он тебе и не то наплести может, чтобы жизнь себе облегчить…

– А может, все-таки что-то было в багажнике?

– Говорю же, померещилось твоему гаишнику…

– Да, тогда я пойду. Скажу ему, что и маньяк в машине ему тоже померещился.

– Что?! – встрепенулся Володя. – Какой маньяк?! А ну, а ну!..

– Парасюк говорит, что в машине Окулова видел человека, похожего на маньяка, которого ты ищешь… Но я так понимаю, ему померещилось…

– А может, нет, не померещилось! Он – сотрудник милиции, по долгу службы он обязан быть в курсе всех ориентировок на разыскиваемых преступников… Да нет, не померещилось, он же ответственное лицо, не важно, что в прошлом… Где, говоришь, видели маньяка?

– Там же, где и Окулова, на выездном контрольном пункте, в сторону реки, недалеко от моста, с которого, предположительно, сбросили тело покойной Окуловой…

– Окулова, Окулова… Но она же не проститутка?

– При чем здесь это?

– Да маньяк только на проституток ведется… Но если Окулов с ним в паре работал, тогда они вместе могли оприходовать жену его отца… Хотя нет, маньяк своих жертв убивал ножом, а эта утонула, да еще в морской воде. Нестыковка… Но в любом случае твоя версия заслуживает внимания… Хочешь не хочешь, а придется работать с твоим Окуловым. Если маньяк с ним был, то прокурор отмазывать его не будет, не тот случай… Как ты говоришь, кто в ту ночь на посту дежурил?

Андрей рассказал Володе все, что узнал от Парасюка. И отправился в изолятор исполнять свой служебный долг. Он не детектив, а тюремный опер, его дело вести разработку арестантов, а не гоняться за свободными убийцами. И работы у него под самую завязку, некогда разбираться с муторным и скользким Борисом Окуловым.

Глава девятнадцатая

Борис вернулся домой поздно, во втором часу ночи, от него пахло перегаром и дешевой женской парфюмерией. Не раздеваясь, он разбудил Катю – не сильно, но грубо толкнул ее рукой в плечо.

– Ты что, уже спишь? – раздраженно спросил он.

– А что, нельзя? – обиженно возмутилась Катя.

– Ты ждать меня должна, поняла!

– Я тебя ждала… Пока ты шлялся где-то, я тебя ждала…

– Шлялся?!.. Что за слова такие? С каких помоек ты их подбираешь? С тех же, с которых я тебя подобрал, да?

– Ты?! Меня с помойки подобрал?! – вскипела она.

– А что, нет? Отмыл, отогрел, человеком сделал. А то бы шоблалась сейчас со своим упырем тюремным…

– Сам ты шоблаешься!

– Чего?! Да я тебя! – Борис замахнулся, но едва не потерял равновесие – настолько он был пьян.

– Это еще кто кого? – вскакивая с постели, одной рукой она смахнула с тумбочки халатик, другой – бронзовый канделябр с восковыми свечами.

– Эй, ты чего? – растерялся он.

– Сейчас дам по голове, узнаешь, чего!.. По бабам шлялся?

Растерянность и даже подавленность Бориса вселяли в нее уверенность в собственных силах, вдохновляли на резкие интонации.

– А это не твое дело… Почему я должен перед тобой отчитываться?

– Потому что я живу с тобой. Потому что ты втянул меня в свои грязные дела…

– В какие дела? – встревоженно-хищно сощурился он.

– А кто Андрея оклеветал?

– Так ты ж меня обратно и сдала…

– А в тюрьму потому что неохота!

– Я тебе все дал, а ты меня сдала!

– Что ты мне дал?.. Обращаешься со мной, как со скотиной!.. Лучше я дома, с родителями жить буду!