Перед бурей

Потому, что здесь оказалось различие в оценке борющихся сил; потому, что с.-д-ы, ослепленные успехом первой забастовки, стали на ту точку зрения, что пролетариат достаточно силен, чтобы на своих плечах вынести всю тяжесть борьбы, добить поколебленного и растерянного врага. Отсюда - тактика форсирования событий. От такой тактики мы не ждали ничего кроме перенапряжения сил и без того истощенного борьбой пролетариата. Мы стояли за оборонительную тактику, за самое энергичное использование уже завоеванных свобод в смысле {282} организации и привлечения к движению более глубоких толщ народных масс; нам казалось необходимым, насколько это в наших силах, отложить момент решительного столкновения до тех пор, когда наряду с пролетариатом в генеральном сражении сможет выступить и крестьянство.

"Наша тактика, - говорил я, - не восторжествовала. Против нее была и гораздо более нас влиятельная в городах социал-демократия и просто игра разбуженных стихий, двигавшихся, слушаясь не политического расчета, а непосредственного чувства. События показали, что пролетариат и интеллигенция, выступившие первыми на арену борьбы, не могли не только добить врага, но и удержать в своих руках неожиданно вырванные в первый момент у царского правительства уступки. Крестьянство же не успело вступить в борьбу сколько-нибудь широкими массами, только сравнительно немногие революционные оазисы из всего огромного деревенского мира разделили с городским движением его участь. Не нужно, однако, преувеличивать и всю вину за неуспех движения, валить на то, что другие партии, игравшие дирижирующую роль, не приняли нашей тактики и сделали те или иные ошибки. Это было бы глубоко неисторично.

В силу внутренней логики развивавшихся на наших глазах событий принятие или непринятие той или иной тактики партией могло повлиять на отдельные фазы исторического процесса, но не на окончательный исход его. Первая великая победа, одержанная освободительным движением над царским абсолютизмом, была одержана в кредит. Она была вовсе не результатом достаточной силы революционных общественных элементов, а лишь результатом полной неподготовленности правительства к вновь создавшемуся положению. Ужасный исход русско-японской войны, вместе с революционными ударами внутри, перевернул в стране все отношения. Правительство было поколеблено морально. Немудрено, что в него утратили веру все. Его прежнее видимое могущество не выдержало испытания - и само перестало верить в него.

Если взглянуть на период свобод трезвыми глазами, - говорил я, - без иллюзий, то мы увидим, что самым опасным в нем было несоответствие видимого с реальным. По-видимому, революционные силы были господами положения, находились даже люди, говорившие о правительстве Витте и {283} правительстве Хрусталева; и это в то время, когда правительство располагало всей своей колоссальной вооруженной силой, - а Совет Рабочих Депутатов - несколькими сотнями револьверов да самодельным холодным оружием, в виде пик и палок со свинцовыми наконечниками, наскоро сработанными в мастерских Шлиссельбургского тракта.

По-видимому, крестьянство целыми селами входило в Крестьянский Союз: реально, все эти приговоры о присоединении к союзу были только стихийным сочувственным откликом проснувшейся мужицкой души на первые услышанные лозунги, еще неясные во всём их значении, но уже затрагивающие самые наболевшие струны крестьянского сердца. По-видимому, войска готовы были перейти на сторону революции; реально они были охвачены процессом деморализации и брожения, в целом продолжая оставаться под гнетущей властью дисциплины, заставляющей покорно стрелять по команде в восставших. По-видимому, решался вопрос о том, кто победит завтра в уже почти совсем надвинувшемся бое; реально было лишь превращение России в колоссальный революционный университет и ряд отчаянных попыток самозащиты от первых робких правительственных репрессий.

Кого ослепила видимость, тот готовил себе страшный психологический кризис, отчаяние и разочарование. Кто видел реальное положение вещей, тот старался лишь использовать "во всю" неограниченные возможности проникновения в самые глубокие слои народной подпочвы. И в самом деле, до "революции" мы были ничтожной кучкой. Мы верили, конечно, что наша программа полнее всего отвечает историческим стремлениям русского трудового народа; мы чувствовали, что стоим на верном пути, но проверить эту веру в живой действительности мы не могли, ибо сфера проникновения наших идей в народные массы была крайне ограничена. Краткий период свобод дал нам возможность широко сеять наши идеи на почве, которая По нашим предположениям должна была быть особенно благоприятной для них. Тут оказалось, что результаты нашей работы превзошли во много раз наши самые смелые ожидания. Мы завоевали ряд позиций среди пролетариата, который с.-д-ы считали своей монопольной собственностью. В деревне мы не имели конкурентов.