Перед бурей

И тут произошел взрыв эмигрантских страстей, дошедших до точки кипения, вакханалия всеобщего смятения и хаоса. Сумятица не пощадила и преданнейших работников партии. Неожиданно явившийся ко мне Карпович, с мучительной тревогой и волнением выслушав мою горестную повесть о том, как показания Лопухина дали мне ключ к разгадке противоречия между видимыми заслугами Азефа и тайными хитросплетениями его измены, - побледнел, схватил шляпу и сдавленным голосом произнес:

- Ну, Виктор Михайлович, если всё это так, то у нас один выход: всем, не медля ни минуты, разбежаться в разные стороны, чтобы не напоминать видом своим друг другу о том, что было и о чем надо забыть навсегда, чтобы можно было как-то еще жить...

Мы не оправдали себя, как организаторы и практические руководители. Мы считаем своим долгом передать ответственные ключевые позиции в партийной организации другим. Но есть ли у нас смена, думал я, мы не знаем. Так будем же заново готовить эту смену, углубим и обновим партийное миросозерцание, всю идеологию партии, ее жизненное миропонимание, ее философию.

Здесь получили начало и мои планы будущих теоретических работ и мысль о большом идеологическом журнале: им скоро стал журнал "Заветы" в Петербурге. На них росли и пробовали себя молодые побеги от старых корней эсеровства, показавшие себя в первых наших успехах 1917 года.

{287} После лондонской общепартийной конференции и еще до разоблачения Азефа Центральный Комитет решил приступить к последовательному восстановлению главнейших областных организаций, из которых состояла партия. На первую очередь было поставлено Поволжье, - как потому, что оно всегда играло основную роль в жизни партии, так и потому, что в эмиграции скопилось десятка полтора надежных товарищей, для которых

Поволжье было родиной, во всех городах Поволжья имели связи и, отправившись спевшейся группой, могли рассчитывать немедленно же поставить на ноги работу "по всей линии фронта".

Везде, где среди молодежи назревало какое-нибудь живое дело, О. С. Минор оказывался тут, как тут. В итоге, Минор оказался во главе группы, вел от ее имени переговоры с Ц. К. о ее переброске в Россию, передал просьбу группы отпустить его с нею и сам присоединился к ее ходатайству. После долгих споров в Центральном Комитете было вынесено положительное решение, и О. С. Минор был назначен уполномоченным Ц. К. по Поволжской области, с правом распоряжаться и всеми личными силами спевшейся заграницей группы.

Это было героическое безумие. Но вся жизнь русского революционера того времени нередко сводилась к цепи таких героических безумий. Это ехала группа обреченных. Во-первых в курсе всего предприятия был Азеф. Во-вторых, в состав группы успела войти уличенная впоследствии секретная сотрудница Охранного Отделения Татьяна Цейтлин.

Минор сам рассказывал о своем драматическом прощальном свидании с Азефом накануне отъезда. После беседы о том, что делать Азефу в виду "клеветнических" обвинений Бурцева, причем Азеф "говорил с надрывом, почти со слезами на глазах", - они вдвоем засиделись в кафе до часу ночи, причем Азеф "с печатью страдания на лице" всё время уговаривал Минора не ехать в Россию, ибо его там наверное изловят и повесят. Минор даже рассмеялся и ответил ему так, как и должен был ответить "солдат революции":

- Не тебе, Иван, говорить об этом. Сколько раз ты рисковал жизнью и никогда не останавливался перед опасностью.

{288} Когда-нибудь это неизбежно должно произойти. Нет, вопрос решен. Завтра я еду. Напрасно уговаривать.

Азеф пошел провожать Минора до его квартиры, "всю дорогу продолжал то же безнадежное дело, стоя у дверей, держа Минора за руку, чуть не умоляя не ехать, - и, в конце концов, расцеловал его и быстро ушел". Вспоминая об этом полтора десятка лет спустя, Минор мог найти этой сцене лишь одно объяснение: "в звере-человеке на минутку человек подавил зверя"... Кто знает?

О. С. Минор благополучно перебрался через границу и в конце декабря прибыл в Саратов. Там он узнал, что предательство Азефа, в которое долго не верилось, окончательно доказано и уже распубликовано Центральным Комитетом. Это был для него оглушительный удар. Но машина уже работала. Ранее его приехавшие товарищи успели связаться с местными людьми, и обычный механизм нелегальной работы уже был пущен в ход. Опять всё то же: организация областного съезда, областного комитета, постановки областной типографии, областного печатного органа. А 2-го января 1909 года массовые аресты смели всё это стройное здание, и Минор оказался в одной из самых ужасных тюрем того времени - Саратовской тюрьме.

Одно дело - сесть в тюрьму в обычное, тихое время, когда даже и на тюрьме почиет благодать патриархального спокойствия и лени.

Или сесть в тюрьму во время апогея подъема движения, когда власть становится или кажется непрочной, когда дыхание свободы пробивается через все щели и скважины, когда сами тюремщики втайне подумывают, не лучше ли "перестраховаться" и кое в чем угождать сегодняшним побежденным, которые завтра могут оказаться победителями.