Перед бурей

красивую фразу, пышный образ, охотно уносился в облака,

теряя почву под ногами. Я по сравнению с ним (но только

по сравнению с ним!) являл образец трезвости и рациона

листичности, стоял ногами на земле, поклонялся науке

и имел тенденцию к известной организованности. Мы часто

с Олигером сталкивались, вели полемику, спорили до изне

можения. Остальные кружковцы делились в своих симпа

тиях и, смотря по обстоятельствам, примыкали то ко мне,

то к Олигеру.

В результате жизнь кружка шла шумно, сумбурно, бес

порядочно, но страшно весело, с подъемом и с огромной

пользой для нашего развития. Предоставленные самим се

бе, мы экспериментировали, делали петли и зигзаги, от

крывали давно открытые истины, но все время кипели в

интенсивной работе мысли, в искании и нахождении пра

вильного пути.

Мы начали с коллективного чтения Писарева и Добро-

157

любова. Особенно сильное впечатление на нас произвела

знаменитая статья Добролюбова «Когда же придет на

стоящий день?» Мы долго обсуждали ее, сравнивали

«темное царство» середины прошлого века с «темным цар

ством» наших дней и единодушно приходили к выводу,

что до «настоящего дня» не близко и сейчас. Очень много

споров вызвала также статья Писарева «Пушкин и Белин

ский». Я целиком поддерживал «развенчание» Пушкина и

точку зрения утилитаризма, развиваемую Писаревым; Оли¬

гер, наоборот, отстаивал великого поэта. Это повело к

оживленной дискуссии о задачах литературы и искусства

вообще, о реализме и эстетизме, о «чистой поэзии» и

«поэзии гражданской». Уже тогда, в этих полудетских

спорах, я твердо стал на сторону реализма и «граждан

ской поэзии», — этим установкам я остался верен и в по

следующей жизни. В том, что мы в те дни думали и го

ворили, несомненно, было много наивного, мальчишеского,

смешного, но одновременно в этих спорах и обсуждениях

оттачивалась мысль, зрело сознание, накоплялись знания.

Большую роль в работе кружка играли проблемы нау

ки, в особенности проблемы астрономии. Об этом больше

всего позаботился я. Мое увлечение астрономией еще сто

яло на очень высоком уровне, и «звездные влияния»

постепенно покоряли всех членов кружка, включая Оли¬

гера. Я принес и прочитал модную в то время книжку

французского астронома К. Фламмариона «Конец мира»,

в легкой и увлекательной форме трактующую вопрос о ги

бели Земли, — это дало толчок горячей дискуссии, продол

жавшейся несколько вечеров, о происхождении солнечной

системы, о рождении и угасании звезд, о жизни на других

планетах, о бесконечности вселенной. В ходе нашей дис

куссии мы камня на камне не оставили от религиозного

учения о сотворении мира.

Мало-помалу мы перешли к чтению собственных произ

ведений в кружке. Я ознакомил кружок со своей статьей

«Наша гимназическая наука», о которой упоминал раньше.

Она нашла горячий отклик в сердцах всех членов кружка,

и мы долго и страстно обсуждали те «реформы», которые

следовало бы внести в систему средних учебных заведе

ний. Потом — это было уже в начале 1899 года — Олигер

прочитал нам только что написанную им повесть «Друг»,

которая произвела на нас тогда сильнейшее впечатление.

Повесть была выдержана в стиле полудетской трагической

158

романтики, но от этого она только еще больше нам нрави

лась. Содержание ее вкратце сводилось к следующему.

Герой повести Николай, от чьего имени ведется рас

сказ, имеет друга Петра Дартани, которого считает гением

и на которого почти молится. Петр — сын итальянского

анархиста и белокурой русской красавицы — молод, умен,

энциклопедически образован, но безнадежно болен тубер

кулезом. Мать Петра умерла, когда он был маленьким

мальчиком, отец после того с отчаянья покончил с собой.

Сирота Петр остался без призора и средств, и ему при

шлось бы совсем плохо, если бы какая-то бабушка во-вре¬

мя не умерла, оставив внуку порядочное состояние. В ми

нуту растроганности и откровенности Петр рассказывает

Николаю самый замечательный эпизод своей жизни —

встречу с знаменитым чудаком-астрономом Стеклевским,

устроившим свою собственную обсерваторию на вершине

горы в юго-западной части России. Петру тогда было

шестнадцать лет, и он явился к Стеклевскому с просьбой

взять его к себе в учебу. Услышав фамилию Петра, Стек¬

левский пришел в сильное волнение: оказывается, он был

другом его отца. Петр поселился у Стеклевского и начал

обучаться у него астрономическому делу.

Спустя некоторое время Стеклевский серьезно заболел

и перед смертью открыл свою тайну Петру: в молодости

Стеклевский был польским революционером-националистом

и участвовал в подготовке восстания 1863 года. Он уже

тогда поселился на горе, но сделал это из соображений

конспирации; в уединении он писал пламенные обращения

к польскому народу, которые потом печатались в соседнем

городе. Скоро, однако, Стеклевский, столкнувшись в среде

революционеров с одним предателем, разочаровался в ре

волюционерах вообще и решил посвятить себя астрономии.

Он уехал за границу, где, между прочим, впервые встре

тился с отцом Петра, и спустя три года вернулся опять на

свою гору, привезя с собой полное оборудование обсерва

тории и, в первую очередь, ее гордость и красу — знаме