Перед бурей

Гриззек соскользнул с кресла, нащупал на столе нож и поспешил к ней. Миг – и Саффи во второй раз за это утро обрела свободу.

Между тем Гриззек с запозданием заколебался.

– Но ты… ты же серьезно, верно? Ты же не намерена приложить меня чем-нибудь по затылку и сбежать, прихватив Пернатого?

Да, такая мысль ей в голову приходила, но об этом Саффи решила умолчать – тем более, что собиралась остаться здесь надолго. Отказаться от работы с таким веществом, как этот азерит, было бы просто выше ее сил. Какой транспорт, какие прибамбасы и примочки, какие хитроумные вещи можно было создать с его помощью!

– Нет, этого я делать не стану, – ответила она, легко, точно ее и не везли в джутовом мешке, связанной, через весь континент, поднимаясь на ноги. – Но у меня есть одно условие.

– Все, что пожелаешь!

– Когда закончим, Пернатого заберу я.

Гриззек моргнул и протянул руку. Разжав розовый кулачок, Саффи взглянула на кусочек азерита, неярко мерцающий синью и золотом, и чудесный самородок угнездился меж их ладоней, будто скрепляя рукопожатие.

Глава девятнадцатая Подгород

По сну Вельсинда ничуть не тосковала.

При жизни она даже не понимала, сколько времени пропадает даром, пока тело ее неподвижно, а глаза закрыты. Старая присказка гласит: «На том свете выспимся», – но на самом деле все оказалось как раз наоборот. Живая, она проспала слишком уж много – целую треть жизни. Теперь же, став Отрекшейся, старалась взять все от того, что со свойственным ей и при жизни безнадежным оптимизмом твердо полагала вторым шансом.

До гибели Вельсинда была служанкой. И, конечно же, «очнувшись» Отрекшейся и понемногу начав привыкать к новой реальности, начала ухаживать за окружающими. Это она умела лучше всего. Она была добра и терпелива с теми, кто приходил в себя, охваченный растерянностью и ужасом, и помогала хоронить заново тех, кто отвергал темный дар леди Сильваны.

В глубине души Вельсинда их понимала. Кто же не растеряется и не ужаснется, очнувшись и увидев, как гниет собственная кожа? Никто, если от его мозга уцелела хотя бы половина. Впрочем, у некоторых бедолаг и половины-то не осталось…

По-видимому, Вельсинда оказалась одной из счастливчиков, очнувшихся – огромное спасибо – в полном разуме, и твердо решила найти ему достойное применение.

Скучая по мужу, она поначалу хотела его отыскать. Он остался в Штормграде, а Вельсинда умерла в Лордероне, в гостях у родных. В день возвращения Артаса она работала в замке и надеялась хоть краем глаза взглянуть на триумфальное возвращение всеми любимого паладина, однако когда он, осыпаемый лепестками роз, вошел в тронный зал, не смогла отлучиться с кухни. Зато потом, после того, как один-единственный удар меча превратил Артаса разом в отцеубийцу и цареубийцу, оказалась в самой гуще событий.

Ее любимый избежал той же судьбы, и этому она была рада. Вот только другие сказали, что все попытки связаться с ним закончатся только парой разбитых сердец. Он наверняка считал ее мертвой, и в конце концов Вельсинда решила, что так оно будет лучше. Муж был хорошим, добрым человеком и вполне заслуживал новой, живой любви.

Многие Отрекшиеся – вот, например, ее друг и коллега Правитель Парквел – тосковали по близким не меньше. Другие относились к ним равнодушно, а третьи даже… злились на них. Что же случилось с нею и с ними? Отчего их характеры и склад ума стали такими разными? Загадка…

Бездумной тварью Вельсинда себя не помнила – и, по всей вероятности, к лучшему.

Шли годы. Мало-помалу ей надоела работа прислуги. Разум ее оставался по-прежнему остр, и вскоре Вельсинде захотелось чему-нибудь научиться, чего-нибудь достичь, а не просто выполнять чужие распоряжения.

От рождения склонная заботиться о людях, она посвятила себя нелегкой, просто-таки уникальной задаче – заботе о телесном и душевном здравии мертвых тел. Взять хотя бы раны…

– Как же ты это? – говорила она очередному пострадавшему. – Ведь сам знаешь: плоть Отрекшихся не заживает сама по себе!

Швы, пересадка новых мускулов, кожи и жил, да волшебные снадобья – вот и все, что оставалось ее народу. Живым куда проще: промой рану, перевяжи и положись на природную способность тела к восстановлению.

Мало-помалу лечение неживой плоти привело к желанию поучиться у аптекарей. Большинство по приказу Сильваны трудились над ядами, но Вельсинда принялась изучать способы поддержания сил и здоровья Отрекшихся – и умственного, и физического.

Не раз она замечала, что некоторые раненые боятся смерти сильнее, чем при жизни. Осматривая новую руку, вшитую в плечо кузнеца (оплошность в работе с расплавленной сталью стоила ему прежней), она услышала:

– Каждый раз, как иду сюда, страх пробирает.

– Почему это, дорогой? – Погибла Вельсинда не такой уж ужасно старой. Молодой девицей шестидесяти лет, как сама выражалась. – Я далеко не так страшна, как доктор Галси.

Кузнец по имени Тиван Уайтфилд хмыкнул – гулко, с хрипотцой.