Перед бурей

– Слушай, – говорила она Миле, – конечно, есть и надежда. Судить его будут военные же, то есть твой головинский класс. Как только выяснится, что он не имел связей с революционерами, не вёл пропаганды среди солдат, будет основательная надежда на смягчение наказания. И ты сделай что-либо полезное для него. Возьми себя в руки: пусть знают, что ты не умерла от горя. Появись где-нибудь… Это облегчит головинскую моральную атмосферу в его полку. У судей есть свои дочери. Твои страдания настраивают их против Мальцева. Понимаешь? Я раньше была другого мнения о поручике Мальцеве, а теперь скажу: этот человек достоин того, чтобы жить.

Настали дни суда. От отца Мила знала о всех заседаниях, о всех подробностях. Она мужественно выслушивала всё.

Наконец был вынесен приговор: ссылка на двадцать лет в Сибирь на каторгу. Тёмная репутация полковника Линдера во многом помогла теперь Мальцеву: все хорошо помнили покойника. Помогло и показание солдата, денщика Линдера, открывшего Линдеру дверь в комнату, где ждал Мальцев (эпизод с зубочисткой).

Услыхав о приговоре, Мила глубоко вздохнула. Новое чувство – какая-то тихая и грустная радость – наполнило её сердце: он будет жить! «Пусть вдали, пусть один, пусть я потеряла его – он будет жить!»

Она очень переменилась за несколько недель. Свежесть, радость, оживление юности оставили её навсегда, как весною они оставляют отцветшую яблоню. Мила казалась выше ростом, тоньше, бледнее, серьёзнее.

Она стала почти молчаливой, походила теперь скорее на тётю Анну Валериановну, нежели на мать или отца. Отпуская Варвару, она ей сказала: – Спасибо, Варя, за всё. – И, помолчав, добавила: – Если встретимся, не будем говорить о прошлом.

В день, когда, Мила знала, Жорж утром уходит в Сибирь по этапу, она встала на заре и всё утро провела на высоком балконе. Конечно, она не могла видеть уходящего Жоржа, но она знала, что это – на восток, и всё смотрела на восток и смотрела и молилась о нём: «Господь с тобой! Иди с миром! Я отпускаю тебя с молитвой».

Глава XXII

И Саша Линдер покинула город – навсегда.

Отношение к ней переменилось. Самые необыкновенные басни рассказывались теперь о ней. Она женщина без сердца, по мнению дам – чудовище. Красота? Но какой смысл в красоте, если она производит только опустошение. Считались жертвы известные – телеграфист, Линдер, поручик Мальцев; неизвестным же жертвам, предполагалось, «несть числа». Смотрите, как она тонко использовала положение: муж в могиле, любовник на каторге, а она – свободна и богата. Явилась на суд – до чего же спокойная! – под вуалью, и ни у кого из судей и на минуту не возникло подозрение, к т о же истинный виновник преступления. Она околдовала судей. Она околдовала и солдат – прислугу в доме, чтобы не дали опасных для неё показаний, и они – хором: «в доме не было ссор», то есть Саша не подымала никогда голоса, не было тайных свиданий, не было тайных писем, поручений – ничего, одно только убийство. И вот Саша выходит непорочной и чистой из такого дела. Она выходит незапятнанной, и пятно падает на ни в чём не повинную головинскую девочку. «Невеста убийцы» – легко ли? Что ни говорите, шансы на хорошую партию сильно понизились для Людмилы Петровны, и это при их-то фамильной головинской гордости! Но вот мчится сюда брат покойного Линдера. Саша вмиг околдовала и его. Родной и единственный брат Карла Альбертовича, занимающий такое положение – и где же? – при дворе! – чего тут можно было бы только ожидать! А он, увидев Сашу, воскликнул, говорят: «Бог мой! Вы и есть Саша!» – горячо поцеловал ей обе руки и, не взглянув на труп брата, отъехал. А Мальцев? Вот где благородство, но на кого оно направлено! На суде о ней ни слова, ни намёка. Теперь скажите: чего заслуживает такая женщина? Какой казни? Но это именно она на свободе!

Правду сказать, Саша сама, до некоторой степени, дала повод нареканиям. Она сразу – одним жестом – отбросила условности и декорум, принятые в её обществе. Она не снизошла до лицемерия и не изображала собою, как полагалось, неутешной вдовы. Казалось, она была опьянена свободой. И с первого же дня Саша повела себя как свободный от всех уз человек, будто одна жила в совершенно пустом городе.

Конечно, говорили дамы, по всей видимости, с а м а она не совершила этого преступления, то есть её не видали помогающей убивать мужа, но… Но есть же, наконец, жалость, есть совесть… должно быть и уважение к традициям общества. А Саша?

Начать с похорон.

За гробом шла спокойно, как на прогулке, никем не поддерживаемая под руки, как обычно ведут за гробом вдов. Одета была, правда, в глубокий траур, но вы видели – какой? Где она могла достать его так скоро? Из Вены? В четыре дня? А не думаете ли вы, что и траур был заготовлен? Вы заметили: по фигуре, элегантный, и хоть траур, но отвечающий всем последним подробностям моды.