Перед бурей

Я вдруг почувствовал, что между нами есть какая-то огромная, доселе незамеченная недоговоренность, которая, быть может, скрывает за собой пропасть. Во всяком случае, мне сразу показалось, что Н. Ф. Анненский, при всём своем огромном и трезвом уме, здесь страдает литературщиной, наивным эгоцентризмом столичных журналистических кружков, не заметивших, как в скрытом от их глаз «подполье» выросла огромная «самозаконная» сила, идущая своими путями мысли и действия так, что за ней не угнаться самым почетным журнальным и легально-общественным авторитетам.

Я, однако, вовсе не хотел становиться в споре на эту почву. Я ответил, что готов столковаться с кем угодно; я понимаю, что Мякотин и Пешехонов, члены коллектива «Русского Богатства», действовать сепаратно не могут; но я думал, что они уже имеют от коллектива карт-бланш. На меня всё это свалилось теперь, как гром с ясного неба; а между тем, менее чем через полчаса в редакции «Сына Отечества» соберутся все ближайшие сотрудники и будут ждать нас для окончательного формального разговора, для организации и приступа к делу. Как же теперь быть?

Анненский ответил вопросом: а как же теперь быть в «Русском Богатстве», когда послезавтра приезжает В. Г. Короленко и когда всякий, естественно, может поставить вопрос: как могли мы не пожелать даже выслушать его голоса в таком огромном вопросе, чувствительно задевающем как интересы «Русского Богатства», так и вообще интересы общего дела?

Я знал Короленко, как литературную и моральную величину, но его политический облик был мне недостаточно ясен. Здесь из разговоров, для меня его позиция постепенно выяснилась.

Это — не политик. Это большая моральная сила, культурник, гуманист, всё, что хотите. Но, как культурник, он близок к «освобожденцам» не меньше, чем к народным социалистам «Русского Богатства». «Освобожденцы» даже всячески пробовали затянуть его в свою организацию, выставляя себя не столько партией, сколько какой-то универсальной организацией «всенародной оппозиции». И вот теперь, после такого решительного шага влево Пешехонова и Мякотина, какая-то другая, непартийная часть «Русского Богатства», может не то отколоться и уйти, не то наделать внутренних затруднений, и в это может быть запутан В. Г. Короленко.

Я готов был чем угодно помочь «Русскому Богатству» в этом затруднительном положении, но не представлял себе, чем же именно я помогу. И вот здесь-то Анненский развил целую аргументацию, для меня в практических выводах новую.

— Всё это, — говорил он, — частности. Вопрос шире и глубже. Он заключается вот в чем. Мы, народные социалисты, социалисты-революционеры, — дело не в названии, — делимся на две части: подпольную и надпольную. Они не в равных условиях. Подпольная партия организована, имеет свои съезды, конференции, местные и центральные комитеты и т. д. Надпольная же партия неорганизована.

Вот и выходит, что решали, решают и будут всё решать — те, кто организован. Надпольные же будут или используемыми одиночками, — как Пешехонов и Мякотин, — либо совсем обойденными зрителями, как остальная часть «Русского Богатства». Этому должен быть положен конец. Способ для этого только один. Должна быть организована открытая для всех партия. Инициативу возьмет на себя хотя бы группа «Русского Богатства». Старая, нелегальная партия должна дать возможность всем своим членам — кроме тех, которые ей нужны для специальных, несовместимых с легальной работой целей — войти в эту открытую партию. Все общеполитические вопросы и все предприятия обще-публичного характера, — в том числе вся политическая пресса, — переходит в ведение этой гласной партии.

Нелегальная существует за ней или около нее, как подсобная по существу, но совершенно автономная организация технико-революционного характера. Это будет тайное общество, без программы, без прессы, может быть, с публикациями по поводу отдельных своих конкретных чисто-революционных действий. К этому необходимо приступить немедленно. При таком положении легко разрешить вопрос «Сына Отечества» — ясно, что он будет органом гласной открытой партии.

Я должен был выразить свое изумление. Как, нам предлагают целый организационный переворот, как будто его можно решить в один присест, как будто несколько человек вправе решать его за всю партию! Поистине надо иметь об ее внутренних распорядках совершенно фантастическое представление. Практичность того, что нам предлагается, более чем спорна. Весь проект зиждется на молчаливом предположении, что общественное и народное движение достигло прочной победы, при которой нет возврата к прошлому, и возможно создание настоящих европейских политических партий. Я же склонен скорее сделать из своих наблюдений иной вывод. Положение в высшей степени непрочно.

Правительство фактически сильнее, чем оно само думает. Мы гораздо слабее, чем кажемся. Это положение каждую минуту может завершиться контрреволюционным ударом. При таких условиях мы рискуем, производя организационную революцию, старую партию разрушить, а новой не успеть создать. Я предложил бы другое.