Перед грозой

Таинственные всадники во плоти и крови скачут поздним часом, направляясь к окраинам, по окрестным дорогам. И пробуждается охваченное унынием селение, обнаружив кровавые следы, будто волком или койотом оставленные на всех скамьях, по всем стенам, на всех дверях и окнах, — и обитатели чувствуют себя как бы соучастниками ночного разбоя. С будущей жизнью зарождается и будущая месть, чреватая смертью. В селении нет ничего страшнее, чем боль от запятнанной чести: любые терзания, любые беды, любые пытки — только не это! Трудно, немыслимо примириться с тем, что случилось! В механизме, созданном родителями, навсегда лопается наиболее чувствительная пружинка, и хотя это зло поправимое, но и поспешное бракосочетание, и нежеланные внуки — всего лишь горькие плоды насильно и преждевременно сорванные. Покорное смирение перед происшедшим крайне редко — чаще беспощадное отмщение либо непоколебимое пожизненное отречение от дочеpu, поддавшейся искусу, от ненавистного зятя, от чужих внуков, — и упаси бог того, кто хотел бы сохранить дружбу с оскорбленным, упомянуть о них в его присутствии.