Перед историческим рубежом. Политическая хроника

Хотя нам уже приходилось объясняться с читателем под напечатанным выше заголовком, но только теперь мы заметили, что не лишне было бы предпослать дальнейшим писаниям того же наименования небольшое предисловие формального характера. Именно. Мы попросим читателя не сетовать на нас, если нам придется в своих дальнейших беседах смешивать в одно все газетно-литературные роды и виды: если общие, «руководящие» рассуждения, состоящие обыкновенно под контролем недреманного ока передовиц, будут иллюстрироваться частными фактами, опубликование которых составляет задачу корреспонденций; если личные наблюдения над жизнью того или иного деревенского угла будут приводиться в связь с авторитетными печатными источниками; если, наконец, мы позволим себе пользоваться даже формой «беллетристики» – не художественной, для которой в нашем распоряжении нет никаких ресурсов, а протокольной. Беллетристическая форма явится на выручку в тех случаях, когда голые факты без «беллетристического» покрова окажутся по той или иной причине слишком колючими для незащищенных пальцев корреспондента.

В конце концов, снисходительный читатель вряд ли потеряет что-нибудь от смешения указанных родов и видов, – педантическому же ревнителю газетных рубрик представляется обратиться к предлагаемым писаниям с теми командными словами, посредством которых анекдотический юнкер разгонял на синтактические посты разношерстную толпу знаков препинания, – т.-е. возгласить: «Марш по местам!» а затем силою воображения локализировать разбросанные «руководящие» рассуждения в авангарде газетного воинства, голые факты вдвинуть в пеструю толпу корреспонденций, а беллетристический элемент опустить в подвалы фельетонов. Общее впечатление, надо надеяться, останется и после этой операции, – а это именно и требуется.

Облегчив себя этим предупреждением, переходим к очередным делам.

Что такое народная школа?

Прежде всего несомненно, что она представляет собою продукт «пореформенных» условий русской жизни.

Обстановка патриархально-земледельческого труда и чисто крестьянского натурально-хозяйственного уклада времен крепостного права не создавала потребности в школьной премудрости: непосредственным учителем являлась «мать-сыра земля», под суровым началом которой состоял идеальный пахарь. Школа, со своим чистописанием, таблицей умножения, «птичкой божьей» и премудростями Иисуса сына Сирахова, не находила в этой окончательно сложившейся, цельной и замкнутой в себе жизни никакого места."…Потребность учить и учиться, – говорит Гл. И. Успенский, – была сознаваема Иваном Ермолаевичем (настоящим крестьянином-земледельцем, почти в неприкосновенности сохранившим свой натурально-хозяйственный тип) в смутной степени. Обыкновенно он решительно не нуждался ни в каких знаниях, ни в каком ученье. Жизнь его и его семьи, не исключая и одиннадцатилетнего сына, была так наполнена и так хорошо снабжалась знаниями, которые сама же и давала, что нуждаться в каком-нибудь постороннем указании, совете, – словом, в чем-либо непочерпаемом тут же, на месте и на своем деле – даже не было и тени надобности" (Сочин., т. II, стр. 572).

Но самодовлеющая, ценная «на месте и на своем деле» наука «ржаного поля» оказывается детски беспомощной и обидно жалкой перед требованиями и запросами того еще неоформившегося, но несомненного «зла», которое со свистом и ревом катит по железнодорожным рельсам, рассекающим первобытные южные степи и властно врезывающимся в угрюмые северные леса. Вот это-то «неведомое, непонятное», «доносящееся из самого далекого пугало Ивана Ермолаевича. Ему начинало казаться, что где-то в отдалении что-то зарождается недоброе, трудное, с чем надо справляться умеючи… И в такие-то минуты он говорил: – Нет, надо Мишутку обучить грамоте. Надо!» (Там же).

Итак, школа должна служить одним из средств приспособления к изменяющимся условиям жизни. На каких началах должна быть построена народная школа, чтобы выполнять эту громадной важности задачу? У многих даже весьма «либеральных» людей может закружиться голова от тех требований, которые Успенский предъявлял к народной школе.

«При осложненности современных отношений в народной среде, – говорит незабвенный писатель, – школа должна бы прямо, смело и широко касаться самых жгучих общественных вопросов – тех самых вопросов, до которых додумалась и дошла человеческая всескорбящая мысль в ту самую минуту, которую мы переживаем. „Как! – воскликнет читатель, – вы хотите, чтобы в школе разговаривали о труде и капитале, хотите, чтобы так называемые общественные, проклятые вопросы были поставлены в школьном ученье на должную высоту, чтобы все деревенские мальчишки рассуждали о пролетариате и т. д.?“ А почему же нет? Что это за запрещенный плод?.. На чем основано невозможно-жестокое гонение всякой малейшей попытки показать народу ряд огромных общественных задач, которые, к тому же, решать так или иначе будет этот же самый народ?» (Сочин. т. II, стр. 651).