С этого момента дело окончательно становится на рельсы. Есть ритуальная экспертиза, есть десятки томов следственных материалов, которыми можно оглушить присяжных заседателей, а главное есть живой еврей, с изогнутым носом и черной бородой, которого можно посадить на скамью подсудимых и таким образом создать процесс. В этой предварительной истории дела Бейлиса, как будущее дерево в семени, заключается уже вся процедура киевского судбища.
Угрожающей опасностью на пути к цели стояли, однако, будущие присяжные. Но и здесь нашли средство. Главный режиссер дела Замысловский, самая проституированная фигура на арене контрреволюционной России, неутомимо напоминал судебным властям, что горожане, в качестве присяжных заседателей, совершенно ненадежный народ, и добился того, что для дела Бейлиса, где предстояла сложная медицинская, историческая и ритуально-талмудическая экспертиза, был подобран совершенно небывалый в истории киевского суда состав присяжных из темных и зараженных антисемитской демагогией крестьян Киевской губернии под руководством мелкого чиновника, во все время процесса демонстрировавшего свою готовность служить обвинению. В качестве обвинителя прислан был из Петербурга молодой прокурор Виппер, истинно-русский немец, одна из наиболее скверных разновидностей основного остзейского типа, целиком во власти карьерного неистовства.
Бароны Прибалтийского края, воспитанные в раболепстве пред царизмом и в презрении к латышскому крестьянскому населению, играют, как известно, большую роль в русской дипломатии, прокуратуре и жандармерии, давая наиболее чистую культуру бюрократического нигилизма, – без национальности, без хотя бы феодальных связей с коренным населением, без совести и без чести. Впрочем, злой воле официального обвинителя не соответствовали его более чем скромные интеллектуальные ресурсы, и он в течение всего процесса шел в поводу у Замысловского, занявшего руководящее место на процессе в качестве гражданского истца. Вторым гражданским истцом выступал присяжный поверенный Шмаков[238]
, заслуженный жидоед, известный между прочим тем, что в своем исследовании он Париса, похитителя прекрасной Елены, причислил за дурные нравственные качества к евреям. Достойным партнером Випперу явился другой немец с истинно-русской душой и символической фамилией, чиновник особых поручений при киевском генерал-губернаторе, Мердер[239], который, под маской свидетеля, пытался путем многозначительных намеков навести присяжных на мысль, что кровь Ющинского нужна была евреям для освящения строящейся в то время молельни.Весь процесс, длившийся больше месяца, закреплен, к счастью, в стенографических отчетах киевской газеты, как страшный культурно-исторический памятник эпохи. Несмотря на циничное пристрастие председателя, несмотря на изумительную подчас нерешительность и уклончивость либеральной защиты, опасавшейся раздражать присяжных, в которых она подозревала черносотенцев, киевский процесс раскрыл поистине потрясающую картину единственного в своем роде заговора полиции, администрации и суда. В интересах погромно-антисемитской демагогии эта банда мундирных каторжников решила общими силами произвести ритуально-судебное употребление крови случайно подвернувшегося рабочего-еврея, вся жизнь которого была соткана из честного труда и лишений.