Перед изгнанием. 1887-1919

Дворец, розовый с золотом, террасы, парк во французском стиле, полный искрящихся фонтанов, принесли ему прозвище русского Версаля. Длинный канал, обрамленный деревьями и фонтанами, выходил прямо к морю. Перед ним был каскад и большой бассейн, в центре которого – группа «Самсон, разрывающий пасть льву»; нескончаемый поток воды лился из разверстой пасти льва. Два из многочисленных фонтанов петергофского парка послужили местом забавного случая, которым долго потешалось окружение вдовствующей императрицы. Её Величество имела среди придворных дам двух старых дев, которые были сама пунктуальность. Тем более все были удивлены, когда однажды они явились к завтраку с получасовым опозданием. Засыпанные вопросами, эти великолепные персоны признались, покраснев, что назначили друг другу встречу у входа в парк, перед фонтаном Адама – или Евы, поскольку это обстоятельство так и не было выяснено. В то время как одна ждала перед Адамом, другая была перед Евой, причем каждая затруднялась сказать, перед которым из прародителей она стояла.

Петергофский дворец, построенный в XVIII веке для императрицы Елизаветы был разрушен бомбардировками в последнюю войну. В нем никогда не жили, он предназначался только для приемов. Государь и императрица имели дом в парке, почти на самом берегу моря. Чуть выше была «дача», предназначенная для вдовствующей императрицы, и «ферма», где жили мои тесть и теща. Там родилась Ирина.

Проведя несколько дней в Санкт-Петербурге, мы отправились с императрицей Марией в Елагинский дворец, императорскую резиденцию, расположенную на одном из островов в устье Невы. Там Ирина заболела корью, что сильно нас обеспокоило, поскольку она была уже беременна. После ее выздоровления, мы устроились в нашем доме на Мойке. Помещения на первом этаже еще не были закончены, мы пока занимали те, в которых я жил раньше с братом.

Не призванный под знамена, поскольку был единственным сыном, я занимался устройством госпиталей в разных наших домах. То, что императрица Мария возглавляла Красный Крест, облегчило мне дело, и первый госпиталь для тяжелораненых разместился в моем доме на Литейном. Я отдался всем сердцем этому занятию, говоря себе, что лучше облегчать страдания, чем причинять их. Мой персонал был хорошо подобран: врачи и санитары все были первоклассные.

* * *

Кампания началась блестяще – глубоким наступлением в Восточной Пруссии, которое должно было помочь Франции, отвлекая силы от западного фронта. В конце августа, в результате отсутствия тяжелой артиллерии, армейский корпус генерала Самсонова, состоявший из отборных войск, оказался окруженным под Танненбергом. Генерал, не желая пережить потерю армии, застрелился. Наступление было возобновлено с успехом на австрийском фронте, но в феврале 1915 года новое наступление в Восточной Пруссии привело к провалу у Аугустово. 2 мая неистовый австро-венгерский натиск прорвал юго-западный фронт русских.

Наши войска, плохо накормленные, плохо снабжавшиеся, сражались в отвратительных условиях против армии с лучшим в мире оснащением. Целые полки гибли, не имея возможности защищаться, так как не получали вовремя необходимых боеприпасов.

Героизм войск не мог заменить неспособность командования, дезорганизацию транспорта и недостаток боеприпасов: отступление перешло в бегство. В тылу было возбуждено общественное мнение. Говорили о предательстве; причиной объявлялась императрица, так же как и Распутин, и все возмущались слабостью императора.

В то время, и особенно в Москве, городе прежде всего купеческом, большинство крупных предприятий было в руках немцев, надменность которых была безгранична. В командовании армии, как и при дворе, множество высоких лиц носили немецкие фамилии. Большинство было прибалтийского происхождения и не имело ничего общего с нашими врагами, но от этого неприятное впечатление в массах не менялось. Многие люди из народа наивно верили, что император по доброте принял в свою свиту пленных немецких генералов. А в других кругах удивлялись, как важнейшие посты не были доверены людям с русскими именами и русского происхождения. Агенты германской пропаганды использовали это положение, чтобы возбудить негодование против императорского дома, напоминая, что царица и большинство великих княгинь немки. То обстоятельство, что государыня ненавидела Пруссию в целом и Гогенцоллернов в частности, ничего не меняло. Моя мать обратила внимание императора на ужасное впечатление, которое производит обилие немецких имен среди придворных вельмож. «Дорогая княгиня, – ответил он, – что я могу поделать? Они ко мне все так привязаны и так преданы! Действительно, многие стары и даже слабы умом, как мой бедный Фредерикс[130], который однажды подошел ко мне, похлопал по плечу и сказал: «А, вот и ты. Тебя тоже пригласили к завтраку?”»

* * *