Перед изгнанием. 1887-1919

Министр меня успокоил, сказав, что, вероятно, полиция удовлетворится уже произведенными допросами. Он пообещал не допустить обысков в нашем доме и не придавать никакого значения ходившим слухам.

Я спросил, могу ли покинуть Петербург. Он ответил утвердительно и вновь выразил сожаление о постигшем меня неприятном недоразумении. Мне было ясно, что ни генерал Григорьев, ни градоначальник, ни министр юстиции не обмануты тем, что я им рассказал.

Выйдя из министерства, я отправился к своему дяде, председателю Государственной Думы Родзянко. Он и его жена[166] знали о нашем решении убить Распутина и с тревогой ждали известий от меня. Я нашел их очень нервничающими. Тетка вся в слезах, обняла меня и благословила. Дядя одобрил меня громовым голосом. Их родственное отношение вернуло мне спокойствие и мужество. В мучительные минуты, которые я переживал в одиночестве, вдали от близких, это искреннее и сердечное выражение симпатии было особенно утешительным. Но я не мог у них задержаться надолго, мой поезд отходил в девять часов вечера, а багаж не был собран.

Прежде чем уйти, я вкратце передал им подробности драмы.

– С сегодняшнего дня, – сказал я, – мы все будем держаться в стороне от событий и предоставим другим заканчивать наше дело. Богу было угодно, чтобы общее дело, наконец, свершилось и глаза императора открылись на правду, пока еще не слишком поздно. Более благоприятного момента не представится.

– Я уверен, что убийство Распутина всеми будет сочтено актом патриотизма, – ответил Родзянко, – и что все истинно русские сплотятся, чтобы спасти свою страну.

Когда я вернулся во дворец великого князя Александра, швейцар доложил, что дама, которой было назначено свидание на семь часов вечера, ждет меня в малой гостиной, соседней с моим кабинетом.

Поскольку я не назначал свидания никакой даме, этот неожиданный визит показался мне подозрительным. Я попросил прислугу описать мне пришедшую: она была одета в черное, но ее лица невозможно было рассмотреть под густой вуалью. Это было не такое описание, какое могло бы мне что-то прояснить. Я прошел прямо в свой кабинет. Затем приоткрыл дверь, соединявшую обе комнаты, и увидел, что особа, ожидавшая меня, была одной из самых ярых поклонниц Распутина. Я позвал швейцара и приказал сказать нежданной посетительнице, что вернусь очень поздно вечером. Затем спешно собрал вещи.

Выйдя обедать и поднимаясь в столовую, я увидел на лестнице своего друга Освальда Рейнера, английского офицера, с которым познакомился в Оксфордском университете. Он был в курсе нашего проекта и, взволнованный, пришел узнать новости. Я поспешил его успокоить.

В столовой я застал трех братьев жены, тоже отправлявшихся в Крым, их воспитателя-англичанина, мистера Стюарта, фрейлину великой княгини Ксении Александровны, мадемуазель Евреинову[167], и нескольких других лиц.

Все говорили о таинственном исчезновении Распутина. Одни не верили в его смерть и считали, что все толки на этот счет – чистейшая выдумка. Другие уверяли, что из неких источников, исходящих от очевидцев, «старец» был убит во время оргии у цыган. Наконец, третьи заявляли, что убийство Распутина произошло в нашем доме на Мойке. Не думая, что я активно участвовал в убийстве, все были уверены, что я знал подробности, и надеялись, засыпая меня вопросами, что-либо прочесть на моем лице.

Но я оставался бесстрастным, искренне участвуя в общей радости.

Телефон звонил непрерывно, поскольку в городе упрямо связывали мое имя с исчезновением Распутина.

Директора заводов, представители разнообразных учреждений звонили, чтобы сообщить, что их рабочие решили организовать отряд, чтобы защитить меня в случае необходимости.

Я всем отвечал, что ходящие повсюду слухи не имеют никакого основания и что я в этом деле ни при чем.

За полчаса до отхода поезда я попрощался со всеми и сел в машину с братьями жены, князьями Андреем, Федором и Никитой, воспитателем последнего и моим товарищем капитаном Рейнером. Приехав на вокзал, я заметил скопление полицейских. «Не дан ли приказ о моем аресте?» – подумал я.

Когда я проходил мимо полковника жандармов, он приблизился ко мне и очень взволнованным голосом произнес несколько неразборчивых слов.

– Говорите немного громче, полковник, – сказал я, – ничего не слышу.

Он, наконец, собрался с духом и произнес, повысив голос:

По приказу Ее Величества императрицы вам запрещено отлучаться из Санкт-Петербурга. Вы должны вернуться во дворец великого князя Александра и оставаться там до новых указаний.

– Очень жаль, – ответил я, – но это меня вовсе не устраивает.

Потом, обращаясь к своим спутникам, я передал им полученный приказ.

Мой арест их очень удивил.

– What's happend? (Что случилось?) – повторял англичанин Стюарт, ничего не понявший.

Андрей и Федор тут же отказались ехать в Крым, чтобы не покидать меня. Было решено, что юный Никита отправится один с воспитателем.

Мы пошли проводить их до вагона. Полиция следовала за нами по пятам, вероятно, опасаясь, что я вскочу в поезд.