Перед лицом Родины

— Гутарь, сношенька, — пролепатала опьяневшая свекровь. — Выбирай из двух мужьев одного, с каким, мол, будешь век свой доживать…

Полными слез глазами глянула молодая женщина на Незовибатько, перевела затуманенный взгляд на Сазона и, подавляя рыдание, схватила жакет, выбежала во двор.

Незовибатько хотел было пойти вслед за ней, чтобы успокоить, но его задержал Сазон.

— Не замай ее. Пусть подумает. Подождем. Придет, скажет, что надумала. Налей водки.

— Как бы чего не натворила…

— Не беспокойся, — махнул рукой Сазон. — Она ведь не дура…

Они выпили. Сазон стал рассказывать о своей тюремной жизни. Слушая его, Незовибатько жалостливо покачивал головой. Мать то и дело в ужасе всплескивала руками.

— И не приведи господи!.. Матерь божья, упаси и помилуй… Страсти-то какие…

В люльке заворочался и заплакал ребенок. Старуха, покачиваясь, пошла к нему.

— Не уроните, мамаша, — опасливо сказал Незовибатько.

— Не бойся… Мне ведь не впервой с ними возиться.

Раскачивая люльку, она монотонно запела:

— А-а… Баю, баю, ка-ча-ю… Спи, голубенок, спи… а-а…

Сазон Миронович и Незовибатько мирно пили водку, поджидая прихода Сидоровны, беседовали. Меркулов рассказывал о своих тюремных злоключениях. Но вот вошла Сидоровна с припухшими от слез, покрасневшими веками. Мужчины замолкли, выжидающе поглядывая на нее.

Некоторое время она сидела с закрытыми глазами и молчала, словно обдумывая, что ей сказать. Потом она порывисто схватила свою недопитую рюмку, выпила.

— Слов нет, — сказала она медленно, растягивая слова. — Жалко мне дюже Конона… Дюже жалко. Человек он хороший, обходительный. Любовь поимел ко мне, несчастной, когда каждый тыкал в меня пальцем: дескать, жена врага народа. Проходу, бывало, по улице не давали, улюлюкали… А он вот не на что не поглядел, дитенков моих усыновил, на мне женился… Спасибо тебе, Конон Никонович, за все… Но а все-таки останусь я с Сазоном, с ним и жить буду.

— Ну, стало быть, вопрос решен, — сказал Незовибатько и глянул в окно. — Рассветает. Пойду поищу себе квартиру.

— Может, у нас бы побыл бы? — нерешительно спросил Меркулов.

— Нет, пойду.

III

Дела художественного салона шли отлично. Константин благодушествовал… и старел. Он несколько ожирел и стал рыхловат. Голова его побелела. И все же, несмотря на свои пятьдесят восемь лет, он не производил впечатления старика. При помощи косметических средств и массажа морщины на его лице смягчились, сгладились. Пышные, белоснежные волосы красиво оттеняли смуглую кожу его лица.

Одевался Константин изысканно. Трудно теперь было узнать в нем бывшего офицера, донского казака. Это был типичный французский буржуа.

Люся не раз говорила Константину:

— Костенька… Давай поженимся… Мы уже люди пожилые, неудобно так жить…

— Ты, Люся, ничего не понимаешь, — отвечал Константин. — Нельзя мне жениться на тебе. Ты тогда будешь просто мадам Ермакова. Все титулы твои как мыльный пузырь лопнут. А ведь они украшение, приманка для салона нашего.

Константин теперь уже давно перебрался на квартиру к Люсе. Жили они в полном согласии, без ссор. В будние дни Константин работал в салоне, Люся занималась домашними делами. А по воскресеньям уезжали в собственном автомобиле куда-нибудь на прогулку за город. Раза два ездили в Мурэель к Максиму Свиридову.

Однажды во второй половине мая Константину позвонил знакомый француз.

— Алло, мсье Ермаков! — зазвучал его бархатный баритон в трубке. Говорит Понсе. Здравствуйте!.. Не хотите ли вы со своей супругой вместе с нами поехать покататься по Парижу? Я вместе с женой заеду за вами.

Понсе был владельцем шикарного магазина, торгующего изделиями изобразительного искусства. Отказываться было неудобно. Константин был связан с этим магазином, сбывая туда продукцию своей студии.

Вскоре маленький, толстенький, суетливый Понсе во фраке, с цилиндром в руке, появился в гостиной.

Все уселись в просторный блестящий, словно только что начищенный ботинок, черный лимузин Понсе.

— К Булонскому лесу, — сказал хозяин шоферу.

Легкие фиолетовые сумерки окутывали вечерний Париж. На улицах зажигались вертящиеся, прыгающие огненные рекламы. На тротуарах было людно, особенно на Елисейских полях.

Булонский лес стоял молчаливый и загадочный. Гуляющих было мало… Изредка лишь из какой-нибудь аллеи вдруг, как видение, появится изящная амазонка в блестящем шелковом цилиндре с развевающейся вуалью и исчезнет за каким-нибудь толстенным раскидистым платаном. А вслед за ней торопливо проскачет на разгоряченном скакуне всадник в берете…

Заехали в один из шикарных аристократических ресторанов. Метрдотель указал им столик.

— Пожалуйста, господа… Сейчас к вам подойдет гарсон.

— Смотрите, мсье, — озираясь, в восторге шептал Понсе, — вон там, налево, сидит министр финансов… А там вон, правее, в монокле сам Рокфеллер… Недавно приехал из Америки… Миллиардер, — благоговейно выдыхает маленький француз. — Подумать только!.. А рядом с ним английский посол…

Всюду, куда ни глянь, баснословная роскошь, элегантные фраки, мундиры, изысканные туалеты дам, бриллианты, жемчуга.