Перед лицом Родины

«Могут еще подумать, — читала Надя, — что я намереваюсь завязать с вами переписку! Нет! Я не прошу от вас ответа. Мне его не надо. Просто я решил написать вам, напомнить о себе, сказать, что жизнь моя не удалась. Когда-то я мечтал о многом, очень многом. Я рьяно добивался своей цели. Мне хотелось быть если уж не на первых ролях в жизни страны нашей, то хотя бы на вторых, быть видным. Когда-то я страшно завидовал головокружительной карьере Мамонтова, мальчишке Покровскому, тупице Шкуро. Но завидовал зря. Все они кувырком полетели в пропасть. Некоторые из них гниют в могиле, другие же, как и я, влачат жалкое существование на чужбине… Да черт с ними! Лучше я скажу о себе. У меня, дорогие, не хватило ли сил, ни умения добиться своего счастья…»

Письмо было длинное. В нем было много бессвязных рассуждений, много было сумбурного. Видимо, Константин писал его в сильном возбуждении.

«Дорогие мои, — заканчивалось письмо, — простите за все. Прошу прощения у отца. Я когда-то глупо и нелепо обидел его. Земно кланяюсь ему в ноги. Прости, отец!..»

Василий Петрович закашлялся и, оглянувшись, — не смотрят ли на него, — украдкой отер глаза.

«Прошу прощения у милой родной мамы, я к ней недостаточно почтительно относился. Только тут, на чужбине, я почувствовал, что значит мать!..»

Анна Андреевна зарыдала.

— Ну, ладно уж, мать, — сказал Василий Петрович. — Помолчи уж.

«Прошу прощения и у братьев — у Захара и Прохора. Особенно у Прохора. Были мы с ним лютыми врагами. Но бог нас рассудит, кто из нас прав, а кто виноват. Я за все ему прощаю, пусть и он меня простит…

Целую свою любимую сестренку Наденьку. Привет всем моим племянникам и племянницам.

В то время, когда вы, мои дорогие, будете читать это письмо меня, несчастного вашего сына и брата, в живых уже не будет. Я кончаю все расчеты с жизнью…»

— Боже мой! — в ужасе всплеснула руками Анна Андреевна. — Сыночек родной!

— Да погоди же, мать! — оборвал ее Василий Петрович. — Послухай вот!

Старуха притихла. Нада читала дальше:

«Посреди Парижа протекает прекрасная закованная в гранит река Сена. Через нее переброшено много мостов. В числе их есть так называемый Новый мост, хотя ему уже более трехсот лет. Мост этот очень любят самоубийцы. С него удобно прыгать в воду. Все неудачники, вроде меня, приходят на Новый мост. Полюбовавшись в последний раз Сеной, они бросаются с моста вниз головой. Вот такую смерть я-и выбрал себе. Прощайте! Поплачьте по мне. Родная мамочка, отслужи за упокой моей души панихиду.

Ваш Константин».

Тут уж никакая сила не могла сдержать старую женщину от рыданий. Закрыв восковыми, испещренными синими сухожилиями руками лицо и припав головой к столу, она зарыдала, причитая:

— И ро-одимый… ты мой… сы-ынушка-а…

Насупившись, Василий Петрович молчал. По бронзовым его щекам ползли слезы, и он теперь не стыдился их. Плакала Надя, плакала и Лукерья. Захар нагнул свою чубатую голову, крутые его плечи вздрагивали.

Сазон вздохнул.