Перед лицом Родины

— А работать в учреждении женщинам не обязательно, — продолжал Фрол Демьянович. — Я считаю, нет более почетной для матери обязанности, как воспитание из детишек достойных граждан нашей страны… Так что, Марина Сергеевна, я только могу с удовольствием пожать вашу маленькую ручку и пожелать вам успеха в благородном вашем труде по воспитанию своих детей. Он взял руку Марины и поцеловал. — В вас, Марина Сергеевна, много волнующей женственности.

Марина с удивлением посмотрела на профессора: казался ей таким солидным человеком, серьезным, а говорит комплименты, как молоденький студент.

Фрол Демьянович засмеялся:

— Не удивляйтесь моему легкомыслию. Как видите, я человек, и все человеческое мне свойственно.

Весь вечер Карташов пробыл около Марины. Он много видел в своей жизни, бывал за границей. Говорить он умел, и Марине не было скучно с ним… Когда расходились с вечеринки, они были уже друзьями.

— Фрол Демьянович, приходите к нам, — пригласила она профессора.

— Зайду.

— Да-да, — немного опьяневший сказал Виктор, обнимая профессора. Приходите к нам с супругой. Будем рады.

А когда Виктор с Мариной пришли домой, Виктор вдруг вспомнил:

— А почему профессор сказал: «зайду», а не «зайдем»? Что он — не хочет бывать у нас со своей женой?

XVII

Неожиданно Коновалов стал просить Незовибатько, чтобы тот помог ему уйти с работы председателя колхоза.

— Ты ж сам понимаешь, Конон Никонович, — убеждал он секретаря партячейки, — колхоз растет, растут и требования ко мне. А я чего ж понимаю в хлеборобской жизни?

Незовибатько долго ничего не отвечал на это: колебался, но в конце концов он все-таки поставил вопрос о председателе колхоза на собрании партоорганизации. Собрание рекомендовало предложить колхозникам избрать Сазона Меркулова.

Как ни отказывался Сазон, а все же пришлось ему подчиниться. Партдисциплина для коммуниста — закон.

И вот теперь, сдав временно дела председателя стансовета своему заместителю, Сазон уже неделю работал председателем колхоза.

Дел в колхозе было много, и Сазон приходил домой поздно ночью утомленный, но радостно взволнованный от сознания того, что он тоже является участником великого события, которое сейчас совершается в нашей стране.

Как-то, сидя за завтраком в воскресный день, Меркулов усмехнулся:

— Вот, Сидоровна, и выпить некогда…

— Вот и хорошо. Может, совсем отвыкнешь от водки.

— Нет, Нюра, — отрицательно покачал головой Сазон. — Без водки жить невозможно. Человека хлеб живит, а водка крепит. Немножко выпить трудовому русскому человеку всегда неплохо. Конечно, только никак не перебарщивать…

— А ты всегда перебарщивал, — заметила Анна.

— Это ты верно говоришь, Нюра, — согласился Сазон. — Как это говорится в пословице: фляга моя, фляга, дай-ка я к тебе прилягу, ты меня не оставь, а я тебя не покину… Что ж, Сидоровна, — сокрушенно вздохнул он. — Что было, то было. Но теперь, Нюра, все!.. Неудобно напиваться до чертиков, потому как я председатель колхоза. Да какого же колхоза, ого-го!.. Иной раз ежели и выпью, то так совсем немножко, лишь для приличия…

— Брешешь, — с сомнением бросила жена.

— Нет, истинный бог, говорю, — перекрестился Сазон.

— Тож мне партийный, крестится, — с пренебрежением глянула на него Анна.

— Да это я так, — сконфузился Сазон, — нарочно. По привычке. Ты ж сама знаешь, я в божественность не верю. Какой же я был бы коммунист, ежели б верил?

— Коммунист ты, прямо надо сказать, липовый, — усмехнулась Анна. Помнишь, по весне-то, как мы с тобой ехали с поля, началась такая гроза, что прямо-таки хоть в землю зарывайся… Ты бросил вожжи мне, а сам залез под брезент, дрожишь весь, как щенок несчастный, а сам при каждом ударе грома крестишься да бормочешь: упаси господи и помилуй!.. Упаси и помилуй!.. Ха-ха-ха!..

— Да будя тебе брехать-то, — обозлился Сазон. — Померещилось тебе должно… Чтоб грозы я боялся, да ты что? Очумела, что ли?.. — Помолчав, Сазон строго спросил: — Ну, как дело с приемом в партию? Все еще не оформили?

— Незовибатько сказал, что на будущей неделе на заседании райкома будут разбирать…

— Да это, конешное дело, все формальность, — проворчал Сазон. — Кто же будет на райкоме возражать. Примут.

— И я думаю, что утвердят, — сказала Анна. — Причины к отказу как будто нет. Комсомол хорошую характеристику дал… Да меня беспокоит не это дело, а другое…

— Что такое? — встревожился Сазон.

— Да уж не знаю, говорить ли тебе.

— Это что же такое? Мужу и не говорить?

— Да, может, нельзя, — загадочно усмехнулась Анна. — Должно, это тайна…

— Да ты и впрямь очумела, Сидоровна, — вскипел Меркулов. — Какие могут быть тайны от мужа. Выкладывай!

— Да нет, пообожду, — засмеялась жена. — Вот спрошу Незовибатько, можно ли тебе сказать. Ежели разрешит, тогда скажу.

— Брось, чертова баба, издеваться надо мной! — разозлился Сазон. Говори зараз же! А о Незовибатьке ты мне меньше говори. Что-то ты, девка, частенько стала о нем вспоминать. Гляди, а то получишь на чай!

— Тю, очумелый! — всплеснула руками Анна. — Да уж не ревнуешь ли ты к нему? Постыдился бы такие слова гутарить. Друг же он тебе кровный.