Перед лицом Родины

— Все это чепуха! — фыркнул Воробьев. — Никакого восстания не может быть… Даже и похожего нет ничего. Есть, правда, кое-где на Дону малочисленные подпольные группы. Да они беспомощны, так как никакой поддержки у казачества не имеют… Там, за границей, наши подлецы плели нам черт знает что. Дескать, в Советском Союзе и восстания назрели, и что-де Советскую власть не любят и она держится на волоске. Черта с два!.. Все это вранье!

Жуя травинку, Константин спокойно слушал Воробьева, осматривая с кургана открывавшийся перед его взором чудесный ландшафт.

— Да, Константин Васильевич, — продолжал грустно Воробьев, — во многих хуторах и станицах я побывал за это время, немало беседовал с казаками. Не теми они живут настроениями, какими представляют их в Париже. Никто из казаков, уверяю вас, не поднимет руки на Советскую власть… Советская власть стоит, как гранитная скала, ее не сдвинешь… Казаки стали уже не теми, какими были раньше. Они примирились с Советской властью. Понимаете, примирились… Не пойдут они против нее, я в этом убежден…

Константин по-прежнему молчал.

Собственно, все то, что говорил ему сейчас Воробьев, для него не ново. Хотя он и разжигал в себе тщеславные мысли, взвинчивал себя мечтами о широком восстании в стране, которое он собирался возглавить, но сомнения вкрадывались в его душу. Ведь, как проницательный человек, Константин не мог не заметить разительной перемены, происшедшей в казаках.

— Да, Воробьев, — вздохнул он, — вы правы. Очень правы… Я с нетерпением ждал встречи с вами, чтоб проверить свои сомнения… Я еще лелеял надежду, что ошибаюсь… Но к сожалению, нет. Я не ошибся… Да, казаки примирились с Советской властью. И это ужасно… Ужасно! И напрасно вся эта сволочь вроде околоточного Яковлева и ему подобные ждет — не дождется, что вот-де такие дураки, как мы с вами, свергнем для нее Советскую власть, а они — эта стая шакалов — бросятся сюда, чтобы захватить тепленькие местечки. Ничего они не дождутся…

На минуту оба замолкли.

— Что же теперь делать? — растерянно спросил Воробьев.

Константин пожал плечами.

— Откуда я знаю, что делать.

— Вернетесь в Париж?

— Конечно.

— А мне куда деваться?

— А это вы уж о себе подумайте.

— Помогите мне уехать отсюда, — проронил умоляюще Воробьев. — Я границу не могу перейти. Ох, как это трудно! Это почти невозможно. Я каким-то чудом проскочил еще сюда, а отсюда, если попытаюсь переходить границу, не смогу, убьют или поймают. Я убежден в этом.

— Воробьев, вы взрослый человек. Вы же понимаете, что я ничем не могу вам помочь… Я сам здесь нахожусь на волоске… Куда я вас дену?.. Вы ходили за графскими драгоценностями?..

— Будь они прокляты! На черта они мне сдались.

— А Люси?

— К черту и ее!.. Все это глупости. Я влип в это дело и теперь не знаю, как из него и вывернуться… Моя жизнь поставлена на карту…

— Я вам ничем не могу помочь, — снова сказал Константин. — Ничем!.. Сам я не в лучшем положении нахожусь. Я рискую страшно, каждую минуту меня могут узнать и арестовать. Черт меня дернул ехать в Россию… Я надеялся, что моя поездка даст мне другой результат…

Воробьев, глубоко задумавшись, сидел на кургане, глядя на дрожащее марево.

— А что, если… — сказал он и запнулся.

— Что «если»? — переспросил Константин.

— Да так это, — уклончиво ответил Воробьев. — Одна мысль возникла.

— Какая же именно?

— Да пустяк один.

— Нет, не пустяк, — усмехнулся Константин. — Я знаю, о чем вы подумали.

— Интересно, о чем же?

— Вы подумали: не остаться ли вам здесь, в России.

Воробьев с изумлением посмотрел на Ермакова.

— У вас прекрасная интуиция… Я действительно подумал об этом. Как вы посоветуете?

— Что можно сказать на это, — проговорил Константин. — Поступайте так, как велит ваше сердце. Хотите оставаться — оставайтесь. Нет пробирайтесь обратно в Париж.

Он помолчал немного, а потом, подсев к Воробьеву, заговорил тихо:

— Когда я ехал сюда, то я загорелся мыслью, что, действительно, быть может, я принесу какую-то пользу России, русскому народу, если возглавлю народное восстание… Я, как мальчишка, начал строить воздушные замки… А потом, когда поездил по Донской области да посмотрел на казаков, таких спокойных, озабоченных только своими колхозными делами, то, по правде вам скажу, в мое сердце стало вкрадываться сомнение. А когда встретился с вами и вы подтвердили, что никакие восстания не состоятся, то я убедился, что я дурак преогромный… Дал себя околпачить парижским прожектерам и фантазерам. Но я не раскаиваюсь, что поехал в Россию. Вы помните, Воробьев, когда мы встретились на Елисейских полях в Париже? Мы с вами сидели тогда в бистро, и я вам сказал, что отправился бы в Россию не из-за каких-то ваших драгоценностей, а так просто, чтобы лишь еще раз взглянуть на родную сторонушку, на нашу русскую природу… Так вот, я свое желание выполнил… Теперь можно и умирать, как говорят. Конечно, умирать рано еще, но все возможно. Поймают чекисты и расстреляют. Что поделаешь? — развел он руками.

Он остро взглянул на Воробьева.