Перед лицом Родины

— Мне и отсюда слышно, Фрол Демьянович.

— Нет, я вас прошу сесть сюда, — просил он. — Здесь как-то уютнее.

Молодая женщина пересела на диван.

— Я вас слушаю, Фрол Демьянович.

Карташов взял ее руку.

— Вы, наверно, знаете, что я вас очень люблю, — начал он. — И уже давно… С самого первого раза, как только увидел вас… Я живу только вами…

Он потянул было ее к себе, но Марина живо отстранилась.

— Не надо, Фрол Демьянович. Из этого ничего не выйдет… Я люблю своего мужа.

В дверь постучали.

— Дети! — вздрогнула Марина и поднялась, чтобы открыть им. Фрол Демьянович тоже встал.

— Прощайте, родная, несравненная, — сказал он, облизнув губы. Пойду.

IV

Василий Петрович был осужден на несколько лет лишения свободы и сослан в один из северных исправительно-трудовых лагерей.

После этого прошло несколько лет, и от него не было никаких вестей. Возможно, старик умер.

Без мужа Анна Андреевна окончательно стосковалась. Жизнь в городе у Прохора ей была не по душе. Года два она протянула кое-как в разлуке с мужем, а потом тихо скончалась…

Прохор Ермаков по натуре своей был человеком кристальной чистоты. Несчастье, происшедшее с его отцом, подействовало на него удручающе. Он никак не мог примириться с мыслью, чтобы на его имя легло какое-то темное пятно, пусть даже и несправедливое.

Долгими бессонными ночами он мучительно размышлял об этом. Он осунулся от беспокойных дум, похудел, в висках засеребрилась седина. Он замкнулся в себе, стал молчалив.

Жена его была в отчаянии. Она не знала, как и чем только отвлечь мужа от мрачных мыслей.

И нельзя было сказать того, что Прохор на кого-то обиделся, затаил обиду в своем сердце. Нет, он никого не винил в случившемся. Скорее всего, он обвинял самого себя, обвинял за то, что в последующие годы при жизни отца в станице почти совершенно потерял связь с ним, не вмешивался в его жизнь. Если бы он был ближе к отцу, предупреждал его от неправильных поступков, быть может, то, что случилось с отцом, и не произошло бы.

Как-то к Ермаковым пришел Виктор. Прохор обрадовался его приходу.

— Заходи в кабинет, — пригласил брата Прохор. — Что долго не приходил? Или тоже стал избегать меня?

— Да ты что? — засмеялся Виктор. — Придумал тоже. Все вожусь со своими рукописями… До чертиков надоели. Но что поделать? Надо работать. Взялся за гуж — не говори, что не дюж… Думаю, что какой-нибудь толк получится.

— Конечно, получится…

— Все переживаешь, Проша? — спросил Виктор. — Я б на твоем месте вплоть до Сталина б добрался…

— Наивный ты, Витенька, — сожалеюще проговорил Прохор. — Доберись-ка попробуй до Сталина… Да мало ли сейчас несправедливо арестовывают?..

— И правда — что-то очень уж много сейчас арестовывают… Неужели действительно это все враги народа?

— Такие же вот, как мы с тобой, — горестно усмехнулся Прохор. — А многие, так, пожалуй, и еще заслуженнее нас…

V

Разные на свете живут люди. Есть добрые, отзывчивые, человечные. Есть злые, завистливые, жестокие эгоисты… Так и в среде военных, в которой вращался Прохор Ермаков, был разный народ. Когда в штабе узнали о суде над отцом Прохора, большинство его сослуживцев отнеслось к нему сочувственно. Они понимали, что все то, что произошло с отцом комдива Ермакова, ни в коем случае не должно повлиять на их отношения к нему, тем более, что Ермаков — заслуженный человек, требующий к себе уважения.

Но были среди них и такие, которые из зависти к положению Прохора, к его авторитету старались каким-либо образом скомпрометировать его, опорочить в глазах общественности. В числе таких, к изумлению Прохора, оказался и его друг — таковым по крайней мере считал его Прохор — его заместитель Коршунов Георгий Григорьевич.

Всегда Коршунов был с Прохором искренен, делился своими мыслями и делами, иногда даже бывал до приторности подобострастен. Но стоило только произойти этому печальному случаю с Василием Петровичем, как Коршунов резко изменил свои отношения к Прохору. Он стал сухо официален, иной раз даже резок.

Как-то, проходя по коридору штаба, Прохор услышал, как Коршунов, стоя в группе командиров, возмущенно вполголоса сказал, но так, видимо, чтобы это слышал Прохор:

— Удивляюсь, почему это держат на такой ответственной должности этого кулацкого прихвостня?

— Тише! — сказал кто-то. — Услышит.

— А черт с ним! — с ненавистью воскликнул Коршунов. — Разве я его боюсь?.. Я ему это же могу сказать в лицо.

Прохор задрожал от ярости. Но он сумел себя сдержать.

Будучи как-то на докладе у командующего, Прохор сказал ему:

— Товарищ командующий, я вам докладывал о том, что произошло с моим отцом… Вы сказали, что дело моего отца меня ни в коей степени не касается.

— Правильно, — качнул головой командующий. — И опять то же скажу. За поступки и действия отца сын не ответствен… Отец ваш жил сам по себе, а вы сами по себе… Кажется, ясно.

— Для нас с вами, Евдоким Карпович, все ясно, — с горькой усмешкой промолвил Прохор. — Но вот кое для кого это совсем не ясно… Некоторые считают меня кулацким прихвостнем и находят, что я не должен занимать такой ответственный пост, какой я занимаю сейчас…