Красногвардейск — городок небольшой и, несмотря на статус райцентра и стотысячное население, в которое входят также жители расположенного неподалёку посёлка шахты № 3–3 бис, только на бумаге кажется настоящим городом, тогда как на деле — это обычная провинциальная дыра, уже сам факт рождения в которой неоспоримо говорит о том, что если не ты сам, то, значит, твои родители (а, может, и кто-то из ещё более далёких предков) чем-то очень и очень не угодили однажды Создателю, который вынужден был перешагнуть через Своё милосердие и изолировать ваш род границами этого города. Хотя, конечно, наши места тоже не были обойдены Большой Историей, о чём сохранились достаточно красноречивые свидетельства. Во-первых, это рассказ о том, как в конце сентября 1913 года, в бытность Красногвардейска ещё уездным городом Тиходольском, здесь, в 217-м номере ещё не надстроенной тогда до девятиэтажного уровня гостиницы «Высотная» (носившей в те времена название «Проезжая»), останавливалась на одну ночь, возвращаясь из своей очередной (и как оказалось, последней) поездки в Баден-Баден, известная в конце позапрошлого века танцовщица Мариинского театра (а в те дни уже просто богатая взбалмошная старуха) Альбина Кшисовская, являвшаяся, по слухам, давней любовницей предводителя местного дворянства (и заядлого картёжника) Ираклия Теймуразовича Ипполитова, которая на следующее после своего приезда утро была обнаружена горничной второго этажа утонувшей (или же —
Во-вторых, о причастности нашего города к Большим Событиям напоминала висящая на стене Красногвардейского ж. д. вокзала мемориальная доска, из которой следовало, что в начале 1922 года здесь выступал с краткой речью перед местными железнодорожниками тогдашний нарком путей сообщения Феликс Эдмундович Дзержинский.
Ну и, наконец, в-третьих, об этом говорил также двухметровый бронзовый памятник поэту Владимиру Владимировичу Маяковскому, установленный перед административным корпусом шахты № 3–3 бис, где в ноябре 1927 года поэт читал перед забойщиками главы из своей только что написанной поэмы «Хорошо!».
Кстати, похоже, что то непродолжительное, но весьма памятное моим землякам звучание баса певца революции и «врага воды сырой» оставило в жизни нашего района гораздо более глубокий след, чем тайна смерти балерины Кшисовской или пламенная речь «железного Феликса». И воплощением этого следа явилось создание, а также многолетняя творческая деятельность городской литературной студии под аббревиатурным, как это любил и сам создатель ЛЕФа, названием — МГО СП. По уверениям немногочисленных ветеранов студии, ещё сохраняющих в памяти момент её основания здешним революционным поэтом Гурьяном Бледным (впоследствии репрессированным), первоначально её название расшифровывалось как «Молодые Гении Отчизны — „Стило Пролетариата“», но в шестидесятые годы, когда, не без опаски глядя на громящего авангардистов Хрущёва, местные власти начали избавляться от всякой настораживающей ЦК зауми и вгонять культуру родного района в русло привычных норм и стандартов, буквы на двери студии вдруг получили своё новое истолкование и с тех пор стали расшифровываться как «Молодёжная Городская Организация — „Советский Почерк“» (или же, как уточнил в своём варианте кто-то из местных острословов: «Мужики Говна Объелись — Сильно Пердят»). В последовавшую вслед за перестройкой пору демократического реформирования всего и вся словосочетание «Советский Почерк» заменили на «Серебряные Перья», но на варианте анонимного острослова это уже абсолютно никак не отразилось.
Впрочем, истины ради надо заметить, что все эти изменяющиеся названия не оказали почти никакого воздействия на жизнь самой студии, тем более что большинство её членов предпочитали употреблять в отношении себя первоначальный вариант названия — «Молодые Гении Отчизны». К этому же прочтению аббревиатуры МГО тяготел и находившийся в течение двух последних десятилетий на должности руководителя студии преподаватель русской литературы местного культпросветучилища Селифан Ливанович Водоплавов, носивший толстые роговые очки и присвоенную ему студийцами кличку «профессор».