Перед разгромом

Недолго продолжалось над нею влияние аббатика — при первом же свидании с москалем она вырвалась из-под этого влияния, и ученику Лойлы ничего больше не оставалось, как сознаться в полнейшем своем бессилии перед сильнейшим соперником. Борьба была не равна. Отстранить такого соперника одними духовными средствами было немыслимо, тем более, что надежда обличить Аратова в преступлении не оправдалась: ничего нового по этому поводу не удалось открыть, а старые толки, должно быть, успели уже выдохнуться и всем надоесть даже и по соседству того места, где произошло роковое событие, не достигнув Варшавы, и пытаться воскресить их было бы нелепо.

Удивительно ловко умел действовать Аратов во всем. Неудачи только подзадоривали в нем энергию и изощряли изворотливость ума.

— Вот что, — начал он после довольно продолжительного раздумья, — мне и самому надоело видеться с тобою украдкой, подвергаясь глупым случайностям. Сегодня я в последний раз прихожу сюда. Надо придумать что-нибудь другое. Что именно — я еще не знаю, все зависит от обстоятельств. Если мне удастся услужить королю той женщиной, в которую он влюбился при первом взгляде, даже не слыша ее голоса, я, разумеется, воспользуюсь этим, чтобы пригласить его сватом, и надо надеяться, что тогда нам будет легче справиться с Салезием и с его женой. Если же выяснится что-нибудь относительно заговора — еще будет лучше. Во всяком случае я чувствую, что вся эта канитель подходит к концу, и прошу тебя готовиться к отъезду. Уложи вещи поценнее и жди уведомления, как поступать дальше. Очень может быть, что нам нельзя будет выехать вместе и что я буду ждать тебя где-нибудь под Варшавой, а может быть, увезу тебя прямо из дворца: все зависит от обстоятельств. Твой Вальковский здесь? Да? Отлично! Прикажи ему завтра зайти ко мне, надо переговорить с ним.

— А если меня увезут в монастырь?

— Ну тогда мы просто похитим тебя оттуда, даже, благодаря теперешним обстоятельствам, заручившись помощью иностранных послов. Куда именно мы поедем — не знаю еще; во всяком случае венчаться надо в России, в Киеве или в Малявине. Что же ты молчишь, не радуешься, не благодаришь меня, за то, что я хочу сделать по-твоему? — спросил он. — Если ты раскаиваешься, что доверилась мне, и боишься ехать со мною, то мы это дело бросим, и при этом ты ровно ничего не потеряешь… кроме моей любви, конечно. Ну, да ведь любовь тогда только дорога, когда на нее отвечают, а вообще я оставлю тебя такой, какой взял, и от тебя зависит заменить меня Длусским или кем хочешь, — прибавил он с усмешкой.

Но искра света, озарившая было на мгновение душу Юльянии, уже погасла от ужаса потерять то, что ей было дороже жизни.

— Нет, нет, я не раскаиваюсь! Я тебе верю! Ради Бога не сомневайся в моей любви! Я не могу жить без тебя и всюду последую за тобой! Приказывай! Все исполню без ропота, все, что в моих силах! — вскрикнула она, кидаясь в объятия возлюбленного.

— То-то же! А я уже думал, что ты колеблешься, — сказал он, прижимая ее к своей груди, а когда она начала успокаиваться от его поцелуев, стал наставлять ее, как вести себя, чтобы отклонить подозрения. — Что бы ни случилось, чем бы тебя ни стращали, будь сдержанна и спокойна. Захотят везти в монастырь — поезжай, не высказывая никаких опасений, но постарайся только выгадать время, придумай благовидный предлог отложить поездку, хотя бы на несколько дней. Насильно потащить тебя не могут и никаким зельем не опоят. Не беспокойся, графиня тебя слишком любит, и очень может быть, что когда увидит тебя спокойной и веселой, то и о монастыре позабудет…

— Ты со мною так говоришь, точно мы больше не увидимся?

— Да мы и не увидимся наедине до тех пор, пока не укатим в дорожной карете в Россию. Нужны большие предосторожности, чтобы наш план удался. Но, если ты будешь умница, успокоишься и повеселеешь, не будешь бледна от слез и бессонных ночей, одним словом, приведешь себя в приличный вид, твоя ясновельможная так обрадуется, что и сама выздоровеет, и пустится с тобой в свет, где мы будем часто встречаться. Но чур, не ревновать, если я буду ухаживать за красавицами, и прошу самой любезничать со всеми, а не приходить в отчаяние, если так случится, что я не буду танцевать с тобой. Помнишь, как весной в Тульчине ты чуть было не вскрикнула от испуга, когда я неожиданно явился на бал после наезда?

— Не от испуга, а от счастья! — прошептала она.

— Со мной тебя постоянно будут ждать такие сюрпризы, то от радости, то от горя.

Увы, Юльянии скоро пришлось вспомнить эти слова! Хорошо что в эту минуту она даже и представить себе не могла, при каких обстоятельствах это случится.

XXVII

Было уже поздно, когда Репнин выехал из дворца Потоцкого, однако он приказал ехать не домой, а к примасу, епископу Подосскому.