Перед разгромом

И опять завертелось в уме князя сравнение между подругой Граби-нина и той женщиной, которую сам он любил больше жизни. Не танцевала бы первая так беззаботно, как Изабелла, когда ее возлюбленный в волнении и тревоге от мучительных забот!

Хорошо еще, если она только танцует, если не принимает деятельного участия в злых кознях, которые строят против него ее близкие! Вчера она ездила к супруге киевского воеводы делегатом от «фамилии». Понимает ли она, какую роль ее заставляют играть? Ни словом не обмолвилась она ему об этом в своем последнем письме. Осторожная особа!

Давно уже не верил Изабелле Репнин, и, кажется, должен был бы привыкнуть к мысли, что всегда будет так, что всегда она будет обманывать его. Вот и теперь она всеми мерами отдаляет объяснение и придумывает предлоги не видеться с ним наедине: вчера — концерт, сегодня — бал, завтра — другой, послезавтра — танцевальное утро в Лазенках. Там можно было бы найти возможность остаться минут пять наедине. При дворе Станислава Августа этикет в том и состоит, чтобы влюбленным было удобно уединяться парами в парке, не возбуждая любопытства, без помехи. Но ждать до послезавтра долго, и к тому же именно в ночь за этим днем должно состояться роковое сборище у краковского кастеляна. Многие отправятся туда прямо из королевского дворца, чтобы решать, каким образом свергнуть с престола гостеприимного хозяина, у которого пропировали весь день! Без сомнения, между заговорщиками найдутся и такие, которые предложат, во избежание дальнейших хлопот, убить его. Им это ничего не стоит. Очень может быть, что именно об этом и толкуют у Изабеллы в доме и в ее присутствии. Вычисляют количество русских войск, предлагают меры, чтобы успешнее стереть короля с лица земли, пользуясь его беззаботностью и доверием, предварительно умертвив его защитников с русским послом во главе. И Изабелла знает все это и откладывает свидание с ним, быть может, лишь ради того, чтобы не выдать страшной тайны в любовном экстазе, замирая от страсти в его объятиях! Что происходит теперь в таинственном пу-лавском гнезде постоянных коварств и заговоров, между членами «фамилии», с одной стороны, снедаемыми честолюбием, и с другой — долгами? Какими клятвами и угрозами вынуждают они своих приверженцев молчать и действовать по их указаниям? Все это русский посол, коротко знакомый с главными действующими лицами мрачной трагедии, разыгрывавшейся вокруг него, мог представить себе достаточно ясно, чтобы каждую минуту ждать всего худшего.

Размышляя таким образом, Репнин не замечал, как летело время, и даже не обернулся к окну, когда карета на обратном пути поравнялась с дворцом Любомирских, перед которым продолжала глазеть толпа. Очнулся он тогда только, когда карета остановилась перед крыльцом его дворца.

Ни на кого не глядя, ни о чем не спрашивая, поднялся князь Николай Васильевич по мраморной лестнице, на верхней площадке которой с зажженным канделябром в руке дожидался его старый камердинер.

Не будь князь так глубоко погружен в размышления, он заметил бы по выражению лица доверенного слуги, что во время его отсутствия случилось нечто особенное. Но ему было не до того, чтобы всматриваться в лица окружающих, и, сбросив на руки одного из слуг плащ, он поспешно направился по коридору к двери в кабинет. Камердинер поспешил нагнать его.

— Ваше сиятельство, — проговорил он задыхающимся от волнения шепотом, — у нас гостья… уже с час как дожидается возвращения вашего сиятельства.

— Кто такая? Зачем впустили в такое время? — спросил князь дрогнувшим от радостного предчувствия голосом.

— Княгиня Чарторыская… Я просил их милость подождать в гостиной, но они захотели непременно пройти в кабинет.

Князь стремительно бросился к маленькой двери за шкафами в книгами, занимавшими одну из стен обширного покоя, того самого, где он накануне отдыхал после приема посетителей перед появлением Грабинина, и очутился на широком диване рядом с княгиней Изабеллой. Она с улыбкой кинулась в его объятия.

— Откуда? Какими судьбами? Чему обязан я таким счастьем? — вне себя от восторга воскликнул он, покрывая поцелуями ее руки.

— Не могла дольше вытерпеть, так много надо было сказать моему князю! О милый мой, как я исстрадалась, как я беспокоилась о тебе! Милый, милый! — лепетала она, подставляя горячие губы под его страстные поцелуи.

Как она была прелестна! Сколько беззаветной и искренней любви теплилось во взгляде ее прекрасных глаз! А он подозревал ее в притворстве, коварстве, предательстве!

При скудном свете двух восковых свечей на камине Репнин с восхищением вглядывался в дышащее любовью прелестное личико с томными глазами, на фоне растрепавшихся в страстном упоении светло-пепельных кудрей с сверкавшими в них бриллиантовыми звездами, на белые прелестные руки, обвивавшие его шею, на грациозные плечи и трепещущую грудь, выглядывавшую из волн кружев и голубого крепа. Прижимая ее к себе, он смял букет белых лилий, приколотый к ее груди, и раздавленные цветы, как бы мстя за насилие, запахли еще сильнее и опьянительнее.

— Откуда ты? — повторил Репнин свой вопрос.