Читаем Перед разгромом полностью

Занимала также общественное мнение ссора короля с княжной Сапегой и возврат нежности к княгине Любомирский, а также вызывающий тон, проявляемый Изабеллой Чарторыской, каждый раз, когда ей и королю случалось встречаться в публике. Она так подчеркивала свое презрение и ненависть к нему, что во избежание скандала король принимал всеьозможные меры, чтобы избегать этих встреч.

С концерта Ржевусской пани Анна вернулась домой в наилучшем настроении, и вдруг, не успела она переступить порог своей уборной, как ей сообщили, что пани Розальской во дворце уже нет.

Юльяния воспользовалась отсутствием ясновельможной, чтобы бежать, и бегство это было задумано так искусно, что сомневаться в том, что оно было подготовлено заранее, было невозможно. До глубокой ночи никто во дворце ничего не подозревал. Огонь горел в ее комнатах часов до одиннадцати, и все оставались бы до утра в убеждении, что Розаль-ская почивает в своей спальне, если бы один из сторожей, делая обход по дворам, не заметил, что калитка в переулок отперта и что ключ от нее, вместо того чтобы висеть с прочими ключами у изголовья старшего жондцы [17], торчит в замке. В испуге он перебудил всех, начиная с дворцового маршала, и тот немедленно обошел помещения обитателей дворца, чтобы убедиться, кому понадобилось выйти в такую позднюю пору из калитки. Вряд ли при этом обыске решились бы беспокоить пани Розальскую, если бы не увидали дверь в ее апартамент полуоткрытой. Когда проникли в ее комнаты, то никого в них не нашли, и на каждом шагу попадались следы бегства как госпожи, так и служанки: ларцы и ящики были опорожнены, на полу валялись обрывки бумаги, бечевок, ни драгоценностей, ни денег нигде не оказалось. Наконец на столе нашли письмо в запечатанном конверте, с надписью на имя пани Анны. В нем Юльяния умоляла свою благодетельницу простить огорчение, которое она причиняет ей, и забыть про нее. Не в силах она жить без любимого человека и решила следовать за ним всюду.

<p>XXXII</p>

В селе Воробьевке шла уборка хлеба, и в такую-то горячую пору Андрею понадобилось ехать в город.

На обратном пути он не вытерпел, чтобы не свернуть в поле, где жали пшеницу, и, увидав, что дело не идет так споро, как бы ему хотелось, отослал тележку с лошадью домой, а сам принялся подгонять народ, чтобы до ночи ни одного не сжатого колоса не оставалось. Вернулся он домой так притомившись, что насилу-насилу уговорила его жена поесть хоть горячих щей перед сном. Ему было не до еды, и, просидев за столом минут пять, он поднялся с места, чтобы скорее раздеться и завалиться спать.

Поспешно легла и Маланья, прекратив расспросы, на которые он отвечал неохотно, — так клонило его ко сну. А между тем он не засыпал и, проворочавшись с боку на бок с час в темноте, сам сердито возобновил прерванный разговор о слухах, распускаемых лихими людьми, чтобы мутить народ.

Вести из Варшавы доходили сюда поздно, случайно и всегда в извращенном виде. Но Андрей недаром здесь вырос; он знал, что самые нелепые слухи никогда даром не появляются и всегда предшествуют каким-нибудь смутам. Чуяло его сердце беду, но не знал он, откуда ее ждать, и это раздражало его. Присмирели в ожидании и хохлы, и казаки, притаились евреи, молчали и русские, ничем особенным, кроме обычной заносчивости, не проявляли себя и поляки, но это было только затишье перед бурей. Вслед за глухими слухами начали уже проявляться признаки зловещего свойства: по дорогам все чаще попадались личности из того неблагонадежного элемента, что всегда всплывает на поверхность взбаламученного житейского моря. Где скрывались до сих пор эти люди и для чего являлись, — не стоило и спрашивать, никто этого не знал.

Андрей столкнулся с таким человеком на постоялом дворе в Киеве. Сидя за столом перед миской галушек и запивая их старой водкой, незнакомец рассказывал какие-то турусы на колесах о том, кого да кого надо выбирать в послы на конфедерацию, и подробно объяснял, что будет, если выберут людей из партии Чарторыских, чего ждать от Радзивилла, за сколько миллионов продал киевский воевода с графом Браницким москалям отчизну и какая их ждет казнь за измену, когда патриоты одержат верх.

Перейти на страницу:

Все книги серии Библиотека исторической прозы

Остап Бондарчук
Остап Бондарчук

Каждое произведение Крашевского, прекрасного рассказчика, колоритного бытописателя и исторического романиста представляет живую, высокоправдивую характеристику, живописную летопись той поры, из которой оно было взято. Как самый внимательный, неусыпный наблюдатель, необыкновенно добросовестный при этом, Крашевский следил за жизнью решительно всех слоев общества, за его насущными потребностями, за идеями, волнующими его в данный момент, за направлением, в нем преобладающим.Чудные, роскошные картины природы, полные истинной поэзии, хватающие за сердце сцены с бездной трагизма придают романам и повестям Крашевского еще больше прелести и увлекательности.Крашевский положил начало польскому роману и таким образом бесспорно является его воссоздателем. В области романа он решительно не имел себе соперников в польской литературе.Крашевский писал просто, необыкновенно доступно, и это, независимо от его выдающегося таланта, приобрело ему огромный круг читателей и польских, и иностранных.

Юзеф Игнаций Крашевский

Проза / Историческая проза
Хата за околицей
Хата за околицей

Каждое произведение Крашевского, прекрасного рассказчика, колоритного бытописателя и исторического романиста представляет живую, высокоправдивую характеристику, живописную летопись той поры, из которой оно было взято. Как самый внимательный, неусыпный наблюдатель, необыкновенно добросовестный при этом, Крашевский следил за жизнью решительно всех слоев общества, за его насущными потребностями, за идеями, волнующими его в данный момент, за направлением, в нем преобладающим.Чудные, роскошные картины природы, полные истинной поэзии, хватающие за сердце сцены с бездной трагизма придают романам и повестям Крашевского еще больше прелести и увлекательности.Крашевский положил начало польскому роману и таким образом бесспорно является его воссоздателем. В области романа он решительно не имел себе соперников в польской литературе.Крашевский писал просто, необыкновенно доступно, и это, независимо от его выдающегося таланта, приобрело ему огромный круг читателей и польских, и иностранных.

Юзеф Игнаций Крашевский

Проза / Историческая проза
Осада Ченстохова
Осада Ченстохова

Каждое произведение Крашевского, прекрасного рассказчика, колоритного бытописателя и исторического романиста представляет живую, высокоправдивую характеристику, живописную летопись той поры, из которой оно было взято. Как самый внимательный, неусыпный наблюдатель, необыкновенно добросовестный при этом, Крашевский следил за жизнью решительно всех слоев общества, за его насущными потребностями, за идеями, волнующими его в данный момент, за направлением, в нем преобладающим.Чудные, роскошные картины природы, полные истинной поэзии, хватающие за сердце сцены с бездной трагизма придают романам и повестям Крашевского еще больше прелести и увлекательности.Крашевский положил начало польскому роману и таким образом бесспорно является его воссоздателем. В области романа он решительно не имел себе соперников в польской литературе.Крашевский писал просто, необыкновенно доступно, и это, независимо от его выдающегося таланта, приобрело ему огромный круг читателей и польских, и иностранных.(Кордецкий).

Юзеф Игнаций Крашевский

Проза / Историческая проза
Два света
Два света

Каждое произведение Крашевского, прекрасного рассказчика, колоритного бытописателя и исторического романиста представляет живую, высокоправдивую характеристику, живописную летопись той поры, из которой оно было взято. Как самый внимательный, неусыпный наблюдатель, необыкновенно добросовестный при этом, Крашевский следил за жизнью решительно всех слоев общества, за его насущными потребностями, за идеями, волнующими его в данный момент, за направлением, в нем преобладающим.Чудные, роскошные картины природы, полные истинной поэзии, хватающие за сердце сцены с бездной трагизма придают романам и повестям Крашевского еще больше прелести и увлекательности.Крашевский положил начало польскому роману и таким образом бесспорно является его воссоздателем. В области романа он решительно не имел себе соперников в польской литературе.Крашевский писал просто, необыкновенно доступно, и это, независимо от его выдающегося таланта, приобрело ему огромный круг читателей и польских, и иностранных.

Юзеф Игнаций Крашевский

Проза / Историческая проза

Похожие книги