Утопический социализм Фурье, развившийся в первой трети XIX века, рассматривает мир как творение несовершенной отливки, которое развивает само себя, используя стихийные явления в качестве средства перехода в более высокую фазу. Человек участвует в этом процессе благодаря научным знаниям. Над Северным полюсом он водрузит световую корону, чье сияние сделает замерзшую землю плодородной. Люди изменятся физиологически: станут выше ростом, а продолжительность жизни превысит сто лет. Будут практиковаться генетические вмешательства в мир животных. Население Земли достигнет устойчивой цифры в три миллиарда. Женщины разделятся на биологические классы: рожать будут производительницы, любовницы же не смогут иметь детей. Власть над миром сосредоточится в руках омниарха. Художественная одаренность станет всеобщей, наступит период счастья, которое коснется не только людей, но и животных и даже неживой природы. Учение Фурье, как и учение Сен-Симона, сыграло важную роль в развитии французского социализма и событиях июльской революции 1830 года. Эта теория питала синдикалистски и анархистски настроенные умы, равно как и истоки почти любого социалистического стремления. Внеся свой вклад в общественный переворот, она, подобно всем мечтам о счастье, поблекла, когда столкнулась с государственным планом и его рациональностью. Однако не исключено, что эта идея – не в подробностях, которые зачастую абсурдны, а как поэтический замысел – вновь обретет притягательность, если революционные силы Земли отчетливее выступят из революционных планов вселенной.
Переход утопии в пессимизм, наблюдаемый нами с некоторых пор, особенно после Первой мировой войны, тоже имеет прогностическую ценность. Он указывает на то, что внутри жестко детерминированного сдвига местами еще сохраняются способность к широкому взгляду и духовная независимость.
Это хороший знак, точнее – хорошее предзнаменование. Так осуществляется духовная критика социальных и технических планов и их намерений по преобразованию мира. Она обладает более свободной волей и менее болезненна, чем критика фактов, к тому же не требует человеческих жертв.
Для создания таких картин нужен, по-видимому, специфический горький юмор свифтовского типа, поэтому неудивительно, что англосаксы здесь преуспевают. В первую очередь следует назвать Оруэлла, чье видение отнесено уже к 1984 году. На многих оно подействовало как предупредительный выстрел. Также поражает и «Скотный двор» – притча, которая сделала бы честь самому Свифту.
Хаксли освещает резервы скорее с демократической точки зрения, останавливаясь на комфортной стороне. Он изображает «последнего человека» Заратустры: «„Счастье найдено нами“, – говорят последние люди и моргают»[104]
.Найденное счастье так же несовместимо с идеей свободы, как и технический план. Поэты видят это особенно остро. Заратустра называет главу о последнем человеке предисловием. Хаксли, обладающий значительными познаниями в биологии, говорит, как и Оруэлл, об огосударствлении половой жизни – явлении, имеющем решающее значение и в формировании типов, и в разделении труда. Однако в отличие от Оруэлла, Хаксли считает, что плотская любовь сохранится: став своего рода пряником, перенесенным на комфортную сторону новой жизни, она превратится в общественную игру, призванную противодействовать неизбежно нарастающей скуке. Заратустра в своем предисловии говорит, что в человеке не останется хаоса и он не сможет родить звезду. Хаос – прапочва, первопричина, а Земля – звезда.
Хаксли изображает такой порядок, при котором не только оплодотворение осуществляется искусственно, но и развитие плода полностью автоматизировано. Для нас это пока еще совершенная утопия, однако нам следует приготовиться к большим сюрпризам. Мы уже трогаем гены растений, животных и человека как отдельные камешки, как клавиши инструмента, и не следует удивляться, если в ходе этой игры сложатся неожиданные композиции. Сейчас все еще кажется, что константность, генетическая неприкосновенность видов защищена очень крепкими засовами, и ее не сломаешь – если только нераздельное не надавит на стену времени с другой стороны. Когда перегородки будут сломаны, многое такое, о чем мы пока даже не мечтаем, станет вероятным.
Уже сейчас у отца может быть больше детей, чем у царя Приама. Образец такого решения можно наблюдать в колонии насекомых, где один самец оплодотворяет матку, которая производит тысячи личинок. Что же касается того неписаного, но строго соблюдаемого закона, согласно которому имя отца табуируется, хранится в тайне, то он относится к другой цепочке соображений.
К критериям государственного плана относится также «Совершенство техники» Фридриха Георга Юнгера – работа, завершенная сразу же по окончании Второй мировой войны и анализирующая технический прогресс в первую очередь с точки зрения счастья.