Перед вахтой

Иринка подсела рядышком. Потом Григорий пошептался с мамой. Анна Палеологовна, ласково взглянув на Антона, вышла звонить по телефону. Через полчаса явился безукоризненный франт с шестидесятизубой улыбкой. По профессии и по складу характера он был эстрадным конферансье. Посмешив и напившись чаю, франт взял у Антона рукопись и, посерьезнев, уселся в углу читать.

Наконец конферансье вскинул благородную голову:

— Это пушкинский стих, дружище! И не надо никаких отчеств, называй меня просто Саша. Другое дело, что для эстрады такая воина и мир не годится, ее надо сократить наполовину, отрезать начало и конец, убрать все неигровое, а остаток выжать двумя руками. Чувствуется, ты еще не знаешь, что не каждое слово — золото. А это нечестно: заставлять публику за такие дорогие деньги слушать то, что не золото. Если не возражаешь, я приведу этот полушедевр в порядок и, пожалуй рискну исполнить. Нет, я не претендую на соавторство, упаси бог! Просто вычеркну лишнее, переменю название, некоторые сцены поменяю местами и припишу пару строк. Знаю, что авторы народ щепетильный, но и между авторами встречаются разумные люди. Нам, актерам, виднее, как писать вещи. Жаль что мы не умеем. Итак, услышу ли я возражения?

— М-м-м… я, конечно, согласен, — сказал лестно изумленный Антон. — И мне как — то странно… Это ведь самодеятельность.

— Ах, — махнул рукой Саша. — Нынче не различишь где искусство, где самодеятельность, а где Москонцерт Самодеятельность выдает такие шедевры… Раз ты согласен я к завтрему отшлифую и отдам на машинку.

— Я полагаю, это не бесплатно? — напомнила Анна Палеологовна.

— Бесплатно! — проговорил Саша с тяжелой иронией — В эстраде и слова — то такого не знают. Материал будет оплачен по тарифу Москонцерта. Давай, старик, договоримся о встрече. Например, завтра в три часа пополудни?

— Днем я никак не могу, — отказался Антон. — Если только в воскресенье…

— В воскресенье у меня три концерта, — сообщил Саша и человек, более искушенный, чем Антон, заметил бы как он доволен, что идет нарасхват. — Но дело даже не в этом Касса не работает. Не соображу, как же быть…

Выручила Анна Палеологовна:

— Антоша напишет записку, и я получу его деньги в вашей кассе. Надеюсь, мне выдадут?

Саша всплеснул руками.

— Аннушка, дорогая, вам выдадут миллион без всякой записки, лишь появитесь, скажите слово, лишь пообещайте выступить в концерте!

Анна Палеологовна печально опустила подбородок на грудь. — Этого я не обещаю. Слишком памятно другое. Другие залы, другая я… Пусть я останусь такой в своей памяти Она провела под глазом кончиком платка.

Конферансье торопливо попрощался.

Антона научили, как написать доверенность.

Он думал, что, может, дадут ему пару десяток, и тогда он сделает подарки и не очень будет стесняться в выборе праздничного угощения, а возможно, пригласит Григория с его Иринкой в кафе. Ну и что же, что в форме? Везло же раньше, а здесь военных куда меньше, чем в Ленинграде, патрулей так и вовсе не видно.

Потом, когда они стояли на набережной Москвы-реки, поругивая замусоренную воду, Иринка спросила:

— Антоха, ты и для души пишешь стихи или только для самодеятельности, чтобы выделиться из общей массы?

— Язва ты, и подумать не хочешь, — сказал Антон. — Интересно, где бы твоя общая масса сейчас была, если бы из нее время от времени кто-то не выделялся?

— А где бы она была? — поинтересовалась Иринка.

— В лесу под елкой была бы общая масса, обгладывая сырую лопатку дикой козы, — доложил свое соображение Григорий.

— Может быть… — произнесла Иринка. — Конечно, если бы никогда ничто не выделялось из общей массы, тогда и цветов, наверное, в поле не было. Одна трава. А не пора вам в казарму, флотские?

— Я уволен до утра, — сказал Григорий. — Мне никуда не пора.

— А мне пора, — выразил Антон свое огорчение глубоким вздохом.

— Бедный. — Иринка погладила его рукав. — Гриша, можно, я Антоху провожу?

— Хоть целуйся со своим Антохой, — буркнул Григорий. Терпеливо поджидающий на КПП опаздывающих мичман Сбоков увидел, как курсант Охотин вылезает из такси. В машине осталась приятная на взгляд невоенная шапочка. Дамир бессознательно обрадовался и даже улыбнулся Антону, принимая от него увольнительную.

11

По утрам и вечерам он бегал и занимался гимнастикой. Успевающие только уставать и отсыпаться, — а таких было большинство, — смотрели на него, покачивая головами, говоря с тем сомнительным уважением, каким на Руси уважали юродов;

— Эк-кий ты, брат, святой Антоний…

Восемь часов строевых занятий выжимали организм насухо, и человек, не поставивший перед собой необыкновенной цели, даже ложку после этих занятий поднимал с видимой натугой. А тем временем Антон выходил во двор казармы в одной тельняшке, носовым платком стирал воду с перекладины и выделывал на ней всякие скобки…