Перед вахтой

Он увидел сурового молодого человека с обозначившимися скулами, прямыми губами и глубоко сидящими внимательными глазами. Молодому человеку можно было дать лет двадцать пять. Щеки его мягко облегала десятидневная растительность.

«Вес-то у вас, сэр, небось средний», — подумал Антон.

Под мелодичную болтовню вертлявого мастера отлично мечталось. Он представлял, как придет сейчас в училище, повидает друзей-приятелей, помирится с Пал Палычем, узнает все новости и кого назначили старшиной роты, потом оденется в парадное платье, дождется дудки «увольняющимся построиться», получит увольнительную записку, и…

И весь вечер они будут вместе, и Новый год встретят вдвоем, и потом долго-долго еще будут вместе.

— Готов, мореплаватель! — объявил мастер, шумно обмахивая Антона салфеткой.

Антон придирчиво оглядел осмысленное волевое лицо в зеркале (ну, конечно, не столь волевое, как хотелось бы…) и велел мастеру смыть пудру, которую тот наложил, пользуясь задумчивостью клиента. Попросил показать затылок. Остался доволен, поощрил мастера полтинником сверх прейскуранта и вышел на улицу, которая все шумела, толкалась, звенела и текла в обе стороны параллельно самой себе. На Невском он приостановился у лотка с книгами. После долгой в этом смысле голодовки все книги казались интересными и все хотелось купить. Он купил дневники капитана Кука — замечательную книгу, но не ходкую, ибо мало осталось на свете людей, понимающих толк в такой литературе.

Краем глаза Антон увидел, как чинно, в ногу шествуют два курсантика первого курса, длиннополые, в налезающих на глаза шапках.

— Смотри, как на Охотина похож! — донеслось до него.

— Похож, — согласился второй курсантик. — Только Охотин помальчишестей выглядит, и рожа у Охотина круглая.

Антон застегнул верхний крючок шинели и спустился в метро, где и затерялся до времени, ибо автора оттерла от него бесцеремонная предпраздничная толпа.

Часть 3

1

Скоротечным тропическим шквалом пронеслись балы, гулянки и маскарады, закрутив, разметав, посбивав с курса. Все мигом. Оглянешься — что было, а что приснилось, не понять. Задумываться, ахать, вспоминать некогда. Потому что сразу экзаменационная сессия.

Готовиться к экзаменам удобнее не в одиночку, но и не целым взводом, а парой. Антон объединился с Игорем Букинским, который давно забросил краски, освободил мыльницу, налег на учение и лишь изредка позволял себе нарисовать карикатурку. Они нашли пустой закоулок за кабинетом начальника клуба, оборудовали его столом и лавкой, прилепили к стене фотографию красивой актрисы Фатеевой и врубились в науку, как шахтер в угольный пласт.

В период экзаменов внутренний распорядок мягчает, сохраняя, впрочем, свою едва ли не Петром Великим установленную форму. Никто, конечно, не публикует разрешения грызть пауки в коридорах, курилках и разных углах подсобных помещений. Нет официального разрешения не ложиться с отбоем и вставать до подъема. Но на эти вещи командиры в период экзаменов смотрят как бы на слишком ярко освещенный предмет, стараясь поскорее отвести глаза в сторону. Схватит курсант — не допусти такого аллах! — два шара на экзамене и потом упрекнет: не разрешили мне заниматься после отбоя, я как раз один вопрос и не доучил. Двоечники всегда оправдываются. Всегда им кто-то помешал. Всегда им достался в билете тот именно один вопрос, который они не доучили. Ладно, думают в период сессии командиры, фрукт с вами, долбайте хоть всю ночь, терзайте наше командирское сердце. Стерпим. Зато потом, после отпуска завинтим гайку до последней нитки, застегнем вас так, что два пальца не просунете!

Новый старшина роты Лев Зуднев — угловатый верзила с четвертого курса, вознесенный в чин главного старшины прямо из рядовых, — перед строем еще робел и порой попадал впросак. К новой своей обязанности он относился очень серьезно и за дело болел.

— Вот, — говорил Лев Зуднев, вышагивая вдоль строя и стараясь не глядеть в нахальные глаза подчиненных, изучающие свежего командира. — В семестре двоек нахватали и сейчас по коридорам шляетесь, разговоры разговариваете вместо того, чтобы долбать науки. Если так будет продолжаться, и на экзаменах гусей наловите!

— А ты не каркай! — вырвалось у кого — то из второй шеренги.

— А я и не каркаю! — запальчиво откликнулся главный старшина. — Я смотрю на ваше поведение и делаю выводы.

Тут он запоздало сообразил, что дерзость крикнул не курсант курсанту, а подчиненный своему старшине роты. За такое нарушение порядка и правил полагается карать, и Лев Зуднев, покраснев, рявкнул:

— Кто сказал? Выйти из строя!

Ищи теперь, кто сказал… У всех непроницаемые лица, прямые рты и ехидно поблескивающие глаза. Уж чего-чего, а выдержки у военного человека достаточно.

Лев Зуднев смирился с тем, что опять опростоволосился, махнул рукой и повел роту на камбуз обедать.

Там уже звенели ложками пришедшие раньше, и оркестр старшего лейтенанта Трибратова исполнял мелодичный, никогда не надоедающий вальс «Амурские волны». Рота растеклась в проходы между столами, и курсанты повернули головы на выход, сохраняя положение «смирно».