Перед вахтой

— Забавно, забавно, а ремарки особенно, — выговаривал полковник. — Вы послушайте: «Ломаются горные хребты, рушатся основы порядков, извергаются вулканы и низвергаются принципы. В публику летят камни и вулканический пепел. В зале пахнет серой и тленом».

— Впечатляет, — одобрил Антон. — Помнится, что-то подобное было у раннего Чехова. Вы чувствуете влияние?

— Чехов, насколько мне помнится, учился на медицинском факультете, — сказал полковник.

— Лермонтов учился в офицерском училище, как раз напротив, — возразил Антон. — Куприн учился в кадетском корпусе, Баратынский был офицером, Лев Толстой…

Полковник сделал отстраняющий жест ладонью:

— Послушайте, Охотин… Сядьте-ка вот в это кресло… Скажите, совпадает ли с вашими мечтами о будущем поприще, вот эта наша военная, не очень поэтическая и даже порой грубая действительность? Те ли люди окружают вас, которых вы хотите около себя видеть? Не ошиблись ли вы, выбирая профессию? Может быть, вы тайком тоскуете о филологическом факультете? Хотя… Никакая нужда не заставляла вас идти в военное училище… Помню, в двадцать шестом году учился я на втором курсе Краснодарского педагогического института. Бедствовал невообразимо. По вечерам мешки грузил на пристани, тем и питался. Да еще отец мне присылал — два рубля в месяц, больше не мог. И вдруг читаю в газете: объявляется прием в военно-морское училище, все курсанты находятся на полном государственном обеспечении. О, каким непреодолимым искушением это сияло: учись и ни о чем не думай, ни о куске, ни о ботинках… Наскреб денег, купил билет до Ленинграда. Спал на полке, чемодан под головой. Где-то до Харькова проснулся — нет уже под головой чемодана.

Так и прибыл, в чем стоял… У вас подобного мотива быть не могло. Остается предположить призвание, то есть любовь к морю и военной службе. Или вас толкнула семейная традиция?

— Традиция помогла мне быстрее осознать призвание, товарищ полковник, — сказал Антон. — И конечно, если бы на свете не было моря и флота, я пошел бы на филологический факультет.

— Отрадно слышать, если это продуманный ответ.

— Безусловно, — подтвердил Антон.

— Ну, добро. — Полковник хлопнул ладонью по рукописи. — Я не знаю, кто автор этой легкомысленной пьесы. Но кто бы он ни был, советую ему пересмотреть свое отношение к принципам, на которых зиждется воспитание русского морского офицера. Не надо кусать начальство. Оно желает вам добра, хоть и не всегда осуществляет свои намерения достаточно умело.

— Наверное, правильно понятая доброжелательная критика может прибавить умения, — осмелился подсказать Антон.

— Военная служба, товарищ Охотин, — это не профсоюз, — ответил полковник. — Идите, Охотин. И если уж не можете без стихов, пишите про любовь.

— Есть писать про любовь! — сказал Антон и встал. — Взыскания никакого не будет?

— Пока нет, — ответил полковник. — Идите.

Хотя по логике отношений Антон должен был стать явным неприятелем Билли Руцкого, по парадоксальной логике чувств он стал его интимным другом. Билли раскрывал перед ним душу и выкладывал наружу перепутанный клубок мучений и несбыточных надежд.

И часто спрашивал:

— Вы не переписываетесь?

— Да нет же, — отвечал сперва Антон, потом ему это однообразие надоело, и он написал Инне бодренькое, малосодержательное письмецо.

— А ты в нее не влюбился? — спрашивал Билли, совсем теряя разум.

— И в мыслях нету, — уверял его Антон.

Откровенность — когда люди не ищут друг в друге корысти — влечет за собой откровенность. Антон рассказал про Нину.

Билли только вздохнул:

— Всегда тебе везет… Почему тебе так везет?

— Бывало, что и не везло, — сказал Антон. — Один раз меня форменным образом бросили. Она ушла к другому на моих глазах, откровенно и безжалостно.

— Ты быстро утешился?

— М-да… — признался Антон и ему стало чуть стыдно, что он так недолго страдал после того, как Леночка переметнулись к Христо. Великое страдание гнездится в великих душах. Мелкие душонки испытывают малюсенькие огорчения. Сравнение с Билли было не в его пользу. Он стал оправдываться: — Да я и не любил по-настоящему. Так, увлечение…

— А сейчас у тебя по-настоящему? — продолжал Билли выспрашивать с упорством женщины. — Сейчас ты пожертвовал бы ради нее своей карьерой, удобствами, жизнью?

— Как сказать заранее… — неопределенно ответил Антон.

— Здесь-то и зарыта собака, — сказал Билли. — Главное: что из того, что тебе необходимо, ты можешь оставить ради любимого человека?

— Нужно испытание, — вразумил его Антон.

Билли коротко взглянул на него и нехорошо усмехнулся.

— Что ты? — спросил Антон.

— Ты везучий малый, — сказал Билли. — Наверное, у тебя особый талант, я на себе чувствую. Я тебя ненавижу, и тянет к тебе. Не только потому, что ты с Инкой ночь провел…

— Господи, опомнись! — взмолился Антон. — Ничего не было!

Вилли не хотел опоминаться:

— Иногда хочется сделать тебе жуткую, наипаскуднейшую гадость. Чтобы ты сам опомнился и понял, что не все тебе можно.

Антон вздохнул безнадежно.

— Ты не способен на гадости, Билли, — сказал он. — Говорил же, что никому не хочешь зла.