Перед восходом солнца

Вечер. Мы играем у нее в покер. Д. кокетничает с мичманом. Она как бы невзначай прикасается рукой к его руке и подолгу смотрит в его глаза. Похоже на то, что она пригласит его бывать у себя не только по вторникам и субботам.

Впрочем, со мной она тоже приветлива. Но не настолько. Она говорит, что я слишком инертен, не мужественен, печален. Меланхолия - это не ее идеал.

Мы уходим от нее ночью. И на улице подшучиваем над мичманом, который загадочно улыбается.

Утром я не нахожу свои перчатки. Мне очень жаль их. Это английские замшевые перчатки.

Должно быть, я оставил их у Д.

По телефону я звоню Д. В ответ я слышу продолжительный смех. Сквозь смех она говорит мне:

- Ах, это ваши перчатки? Я почему-то была уверена, что это перчатки мичмана...

Я захожу к ней в назначенный час. Она не отпускает меня, и мы пьем чай в ее будуаре.

Попив чай, она склоняет голову мне на грудь. И я ухожу от нее через три часа.

В передней она подает мне мои замшевые перчатки.

- Вот ваши перчатки, плутишка,- говорит она, улыбаясь.- Согласитесь сами, что это немножко наивный прием - оставить перчатки, чтоб потом прийти к даме.

Я бормочу извинения. Смеясь, она грозит мне пальцем. Вздохнув, говорит:

- Как видите, я оценила вашу милую уловку. Вы предприимчивы. Я не ожидала этого от вас...

- Мадам,- говорю я,- уверяю вас... Я случайно забыл перчатки... Я не имел никаких намерений...

Я пожалел о том, что я так сказал. Лицо ее стало некрасивое, желтое, почти старое.

- Ах, вот как,- сказала она сквозь зубы.- В таком случае я очень сожалею... О, пусть мне это будет уроком!

Она меня больше не приглашала к себе. Я бы так же поступил на ее месте.

ДОРОГИ ВЕДУТ В ПАРИЖ

В кресле против меня французский полковник. Чуть усмехаясь, он говорит:

- Завтра, в двенадцать часов дня, вы можете получить паспорт. Через десять дней вы будете и Париже... Вы должны благодарить мадемуазель Г. Это она оказала вам протекцию.

- Я не просил об этом мадемуазель Р.,- говорю я полковнику.

Прищурившись, он смотрит на меня.

- Ах, вот как,- говорит он.- В таком случае изините, я не знал, что это идет вразрез с вашим желанием.

Я говорю:

- Я не собираюсь никуда уезжать, полковник. Это недоразумение.

Пожав плечами, он говорит: - Мой друг, вы отдаете себе отчет, что происходит в вашей стране?.. Прежде всего ато небезопасно для жизни пролетарская революция... Мы здесь, в Архангельске, чувствуем это еще не в такой степени... Вы должны подумать. Я завтра ожидаю вас в двенадцать.

- Хорошо, я подумаю, - говорю я. Хотя мне нечего думать. У -меня нет сомнении. Я не могу и не хочу уехать из России. Я ничего но ищу в Париже.

Вечером ко мне приходит мадемуазель Р. Она француженка. Она не очень хороша собой. Но она очень веселая и смешливая. Кое-что я не понимаю в ней. Она всякий раз берет из пепельницы мой окурок папиросы и прячет его в сумку. "Это на память", - говорит она. Я не могу ее отучить от этой дурной манеры. Вероятно, она провинциалка. Но она утверждает, что она родилась в Париже.

Она спрашивает меня, видел ли я полковника. Я ей рассказываю все, что было. Она немного раздражена. Сердито говорит:

- Это глупо. Все ваши уезжают. Вы здесь все равно не останетесь. Дороги ведут в Париж.

Восторженно она говорит о Париже и о том, как мы сказочно там будем жить.

Я спускаю ее с облаков. Я говорю ей:

- В таком случае зачем же вы уехали из Парижа? Вы здесь всего гувернантка, учительница. А там вы будете швея.

Она говорит:

- Я приехала сюда к миллионеру. Это интересно... А там я буду не швея, а кокотка.

Мы смеемся.

У ВОРОТ

Я взбегаю на третий этаж одним духом. Сердце мое колотится.

Я звоню у Надиных дверей. Никто не отворяет. Я стучу в дверь сначала тихо. потом стучу ногой.

Открывается соседняя дверь.

- Вам нужно В.? - спрашивает старуха.- Они все уехали.

- Куда?

- Не знаю. Спросите дворника.

Я стою у ворот. Передо мной дворник. Он узнал меня. Улыбается.

- Все В. уехали,- говорит он почти радостно.

- Когда?

- В том месяце. В феврале.

- А вы не знаете, кула они уехали?

- Куда ж они могли уехать? К белым... Ну, так ведь папаша - генерал... А тут ваших дробили - красота!.. Конечно, уехали...

Должно быть, увидев смятение на моем лице, дворник сочувственно вздыхает.

- Да вы по ком страдали-то? - спрашивает он.- Что-то я не помню - по Наденьке или по Катеньке.

- По Наденьке.

- Очень милая госпожа,- говорит он.- Папа - генерал, супруг помещик... Ясно... Взяла младенца и уехала.

- Разве у нее был ребенок?

- Я же говорю - взяла только что родившегося ребенка и уехала.

Я иду домой. Весь мир мне кажется тусклым.

В ПОДВАЛЕ

Я сижу на низеньком табурете. На моих коленях чей-то потрепанный сапог. Рашпилем я подравниваю только что прибитую кожу подметки. Я сапожник. Мне нравится эта работа. Я презираю интеллигентский труд - это умственное ковыряние, от которого, должно быть, исходят меланхолия и хандра.

Я не вернусь больше к прошлому. Мне довольно того, что у меня есть.

Напротив меня, за низким грязным столом, сидит хозяин, Алексей Алексеевич - толстый сапожник в никелированных очках. Рядом с ним его племянник - подросток Андрюшка. Они оба работают сосредоточенно.