Перед восходом солнца

На столе керосиновая лампа под кокетливы! розовым абажуром. Мы играем в преферанс.

Мои партнеры - толстая дама Ольга Павлов! на, старик с гнилыми зубами и его дочь - молода! красивая женщина, Вероника. Это бывши помещики из соседних районов. Они не пожелал:

уехать далеко от своих владений. Сняв у крестьян эту избу, они живут здесь на правах частных людей.

Вот уже четыре часа мы сидим за столом. Мне осточертела эта игра. Я бы с наслаждением ее бросил. Но мне неудобно - я в проигрыше, у меня большой ремиз наверху.

Мне безумно не везет. Везет Ольге Павловне, которая с каждой удачей делается вес более шумной и радостной.

Открыв "10 игры", она от восторга ударяет ладонью по столу.

- Я счастливая! - кричит она.- Мне всегда и во всем везло... Пройдет два-три месяца, и я уверена, что получу обратно свое имение...

Старик с гнилыми зубами начинает смеяться.

- Одно дело карты, почтеннейшая Ольга Павловна,- говорит он,- а другое дело - Россия, политика, революция.

- Безразлично! - кричит Ольга Павловна.- В жизни мы тоже играем в карты. Одному везет, другому не везет. А мне всегда и во всем везло - и в жизни, и в карты... Вот увидите, я скоро получу обратно свое "Затишье"...

Сдавая карты, она говорит:

- Получу свое "Затишье", немного попорю своих мужиков, и все пойдет по-старому.

- После такой революции только лишь попорете? - спрашивает гнилозубый старик, перестав смеяться.

Ольга Павловна, прекратив сдачу, говорит:

- Я не такая безмозглая, чтобы сажать в тюрьму своих мужиков. Я не намерена остаться без рабочей силы. Имейте это в виду...

- Ну нет, почтеннейшая Ольга Павловна,- говорит старик.-Я категорически не согласен с вами... И буду возражать против вашей политики... Двоих я вешаю - я знаю кого. Пятерых отправлю на каторгу. Остальных-порю и штрафую. Пусть они год работают только на меня. Я бросаю свои карты так, что они подскакивают на столе и рассыпаются по полу.

- Ох! - надменно восклицает Ольга ПаВловна.

- Негодяи, преступники! - говорю я -тихо. Это из-за вас такая беда, такая темнота в деревн е, такой мрак...

Я выгребаю из карманов деньги и швыряю их на стол.

Меня колотит лихорадка.

Я выскакиваю в сени и, нащупав шубу , с трудом всовываю в нее свои руки.

В комнате тихо. Даже никто не шепчется. Я жду, что в сени выйдет Вероника, но она не выходит.

Я иду во двор. Вывожу лошадь из ворот.

Ложусь в розвальни.

Лошадь бойко бежит - она сама знает дорогу. Над моей головой темное небо, звезды. Вокруг снег, поля. И ужасная тишина.

Зачем я приехал сюда? Для чего я тут, среди птиц и шакалов? Я завтра же уеду отсюда.

В ШТАБЕ ПОЛКА

Я сижу за столом. Переписываю прдказ по полку. Этот приказ мы набросали сегоднл утром вместе с командиром и комиссаром полка.

Я - адъютант 1-го Образцового полка деревенской бедноты.

Передо мной карта северо-западной России. Красным карандашом отмечена линия фронта, - она идет от берега Финского залива через Нарву - Ямбург.

Наш штаб полка в Ямбурге.

Я переписываю приказ красивым четким почерком.

Командир и комиссар уехали на позиции. У меня порок сердца. Мне нельзя скакать на лошади. И поэтому они редко берут меня с собой.

Кто-то стучит в окно. Я вижу какую-то штатскую фигуру в изодранном, грязном пальто. Постучав в окно, человек кланяется.

Я велю часовому пропустить этого человека. Часовой нехотя пропускает.

- Что вам угодно? - спрашиваю я.

Сняв шапку, человек мнется у дверей.

Я вижу перед собой человека очень жалкого, день како-го-то несчастного, забитого, огорченого. Чтобы ободрить его, я подвожу его к креслу и, пожав ему руку, прошу сесть. Он нехотя садится.

Он говорит, еле шевеля губами:

- Если Красная Армия будет отходить - отходить ли нам вместе с вами или оставаться?

- А кто вы будете? - спрашиваю я.

- Я пришел из колонии "Крутые ручьи". Там наша колония прокаженных.

Я чувствую, как мое сердце падает. Незаметно вытираю свою руку о свои ватные штаны.

- Не знаю,- говорю я.- Я один не могу решить этого вопроса. Кроме того, речь идет не в нашем отступлении. Я не думаю, что фронт пойдет дальше Ямбурга.

Поклонившись мне, человек уходит. Из окна я вижу, что он показывает свои язвы часовому.

Я иду в лазарет и карболкой мою свои руки.

Я не заболел. Вероятно, у нас преувеличенный страх к этой болезни.

ХЛЕБ

Я потерял сознание, когда утром вышел И штаба, чтобы пройтись немного по воздуху.

Часовой и телефонист приводили меня в чуйство. Они почему-то терли мои уши и разводил мои руки, как утопленнику. Тем не менее очнулся.

Командир полка сказал мне:

- Немедленно поезжайте отдохнуть. Я вам дам две недели отпуска.

Я уехал в Петроград.

Но в Петрограде я не чувствовал себя лучик

Я пошел в военный госпиталь за советом. Послушав мое сердце, мне сказали, что для армии я негоден. И оставили меня в госпитале до комиссии.

И вот вторую неделю я лежу в палате.