Перед вратами жизни. В советском лагере для военнопленных. 1944—1947

Зато сигареты относительно дешевые. Пачка «Метро» стоит пять рублей! А в ней двадцать штук сигарет!

Но даже их мы не можем купить. Хотя у большинства из нас уже в течение восьми дней нет ни крошки табака.

— Табака нет! — сказали они нам в Осташкове.

Табак выдается только рабочим бригадам и больным.

Во время этой поездки мы не работаем, да и больных среди нас тоже нет.

— При этом я твердо убежден в том, что на главном складе кто-то присвоил себе наш табак! — говорит Курт, давая выход своему кельтскому гневу.

Вообще, они не очень хорошо снабдили нас провиантом на дорогу.

— Когда я был еще в утятнике, они снабжали тех, кого направляли в антифашистскую школу, настоящими американскими мясными консервами. Но как только я сам соберусь куда-нибудь поехать, все почему-то сразу становится хуже! — ворчу я. Но на самом деле меня это мало трогает. Поскольку все происходящее представляет для меня огромный познавательный интерес.

Город Вязники — тоже нечто особенное. Осташков со своими колокольнями в стиле барокко лежал на западе России, а Вязники находятся гораздо восточнее (Владимирская область, коренная Россия. — Ред.). И я не удивлюсь, если встречу в Вязниках караван верблюдов. Здесь есть базары и своеобразные здания.

Одни только глубокие овраги между вокзалом и городом способны поразить воображение.

— Идеальный рельеф для танкового полигона! — считает Эрвин. Ведь прежде он был солдатом, а не кандидатом на обучение в антифашистской школе.

Мартин считает, что эти овраги возникли еще в период последнего оледенения. Но для нас гораздо важнее, что нам надо пройти еще сорок пять километров, прежде чем мы доберемся до школы.

Мы осторожно ступаем на тонкий лед какой-то речушки, угрожающе потрескивающий под нашими ногами. Несколько часов идем по обширной равнине.

За редким кустарником просматриваются деревни.

Мы останавливаемся на ночлег в большом бревенчатом доме. К нам приходят местные девушки и с увлечением исполняют местные песни. Одна из них запевает, а остальные подхватывают. Они танцуют и прыгают.

Один из наших тоже умеет так танцевать.

Когда на следующее утро мы часами идем по густому сосновому лесу, я думаю: «То, что лежит где-то на самом краю света, вряд ли может быть чем-то хорошим!»

Наконец мы выходим из чащи. За унылой белоснежной равниной на невысоком холме возвышается школа.

Серые двухэтажные деревянные дома. Довольно большой поселок. Над ним четырехэтажная сторожевая башня.

Проходит еще почти полчаса, пока мы добираемся до поселка. Все устали, голодны и замерзли. Но мы берем себя в руки.

Мороз пробирает до костей. Но в голове одна мысль, заставляющая двигаться окоченевшие конечности: «Ты должен собраться с силами!»

В жизни всегда все оказывается совсем не таким, каким ты себе это представлял. Так и эта школа. Я ожидал увидеть что-то солидное из бетона. Что-то современное, чего доброго, в кубистском стиле.

Но когда мы подошли ближе, все оказалось типично русским. Деревянные дома, хотя и двухэтажные.

Сторожевые вышки, очень высокие.

Колючая проволока.

Железнодорожный путь узкоколейки.

И больше ничего!

«Возможно, я никогда не выберусь отсюда!» Незнакомое прежде чувство панического страха охватило меня.

«Это всего лишь усталость!» — убеждаю я себя. Какая-то волна прокатывает по всему телу. Но мне не становится теплее. Когда я оглядываюсь, то замечаю, что у всех моих спутников какие-то потухшие глаза, а сами они словно окаменели.

И только наш сопровождающий, советский офицер, радуется, что выполнил свою миссию. Он желает нам успеха и прощается с каждым за руку.

Мы говорим ему, чтобы он передал от нас привет 41-му лагерю. Потом мы проходим в ворота. У этих ворот две створки, чтобы через них могла пройти колонна пленных по пять человек в ряд.

Сбоку от ворот находится будка, в которой рядом с раскаленной печкой сидит дежурный, которого нисколько не волнует, что на улице на морозе стоят пленные, переминающиеся с ноги на ногу от холода. Здесь много колючей проволоки, и, когда минуешь эти ворота, у тебя остается мало надежды. Но может быть, такое настроение просто от усталости, говорим мы друг другу.

В бане все проходит как по маслу.

— А как в отношении остального? — спрашиваем мы.

— Вы можете не стричь волосы! — радует нас парикмахер.

— В школе вы наверняка сможете выдержать! — говорят нам военнопленные в белых рубашках, которые дежурят здесь.

Баня находится на территории лагеря. У школы имеется своя отдельная территория, отгороженная высоким забором из колючей проволоки от лагеря.

— Вам еще повезло! — говорит нам старший дежурный. — Обычно всех новеньких тщательно обыскивают!

Потом нас ведут в школу.

Мы проходим мимо длинного ряда выстроенных по-военному тележек с бочками. В них перевозят дерьмо. Бригада закутанных в лохмотья фигур. Венгры. Они молча бродят кругом. Это пленные. (Венгров в советский плен попало 513 766 чел., домой вернулось 459 011, 54 755 умерло в плену. — Ред.) Нет, они не имеют никакого отношения к школе.

И вот мы входим на территорию школы.