Перед закатом Земли (Мир-оранжерея)

Обсыхая всем узловатым телом, ходульник теперь продвигался по берегу. В отдалении можно было заметить других ходульников, пятерых или шестерых, шагающих в том же направлении. Их подвижность, их почти разумная человекоподобная устремленность к однажды выбранной цели словно бы возвышала их над все более усугубляющимся кошмаром окружающей действительности. Бурное существование растительной и отчасти животной жизни, свойственное тому региону, из которого Яттмур и Грин начали свое путешествие, здесь почти полностью отсутствовало. Только тень осталась от известного им растительного бурления тропиков. Здесь, в этом мире с низко висящим над горизонтом солнцем, похожим на налитой кровью и болезненный глаз на стебельке, царили вечные сумерки. В небе впереди них сгущалась кромешная тьма.

В океане жизнь тоже словно бы вымерла. Вдоль берега не было заметно ни гигантской хищной травы, ни водорослей, на мели невозможно было заметить ни одной рыбы. Это запустение только подчеркивалось вызывающим удивление спокойствием океанской глади, ибо ходульники – руководимые инстинктом – выбирали для момента своей миграции время затишья штормов.

Было видно, что в глубине материка царит подобное же затишье. Лес и здесь не отступил, однако это был Лес завороженный холодом и тенями, Лес только отчасти живой, окрашенный в цвета вечного вечера, глубокой синевы и серо-зеленого. Продвигаясь мимо застывших древесных стволов, люди видели, что на листьях разрастается плесень. И лишь только в одном месте им в глаза бросилось яркое желтое пятно. «Голосуйте за ЭсЭрЭйч сегодня, отстаивайте путь демократии!» – прокричал им знакомый голос. Рекламная машина лежала, похожая на изломанную игрушку, там, где черные летучие существа бросили ее, с оторванным одним крылом, теперь качающимся на вершине дерева; продвигаясь вглубь материка, они еще долго слышали крики Красавчика, и стихли они только тогда, когда люди оказались за пределами слышимости.

– Когда же мы, наконец, остановимся? – прошептала Яттмур.

Грин ничего не ответил; да она и не ждала от него ответа. Его лицо было холодным и сосредоточенным; он даже не взглянул в ее сторону. Чтобы сдержать свой гнев, она крепко стиснула кулаки, так что ногти впились в ладони, сознавая, что не он виноват в том, что происходит с ними.

Осторожно выбирая себе дорогу, ходульник шел через Лес, листья которого с шелестом задевали за его ноги, а иногда касались и людей. Выбрав новое направление, теперь ходульник шел, строго поворачиваясь спиной к солнцу, которое уже и без того почти скрыла за собой редкая в этом Лесу листва. Все это время они продвигались навстречу тьме, отмечающей конец светлого мира. Однажды с ближнего дерева снялась целая стая черных растительных птиц и с громким хлопаньем крыльев полетела обратно к солнцу, но ходульник своего шага не замедлил.

Умерив свое возбуждение и все больше осознавая ожидающую впереди опасность, люди постепенно все больше и больше сокращали свой рацион. Большую часть времени они спали, прижавшись друг к другу в центре шестидольного стручкового тела. Грин все это время почти не разговаривал.

Они спали, а когда просыпались, то возвращались к действительности очень неохотно, потому что окружающий мир теперь был связан в их головах только с холодом, а также с переменами в видениях окружающего мира – и постоянно не в лучшую сторону.

Ходульник спустился в небольшую низину. Тьма распростерла над ними свои крылья и только один луч солнца освещал тело растения, верхом на котором они ехали. Вокруг них по-прежнему тянулся нескончаемый Лес, искривленный Лес-калека, похожий на слепого, спотыкаясь, бредущего вперед, вытянув руки и растопырив пальцы, в каждой черте которого застыл испуг. Листва почти совсем пропала, лишь изредка на ветвях можно было заметить отдельный лист, имеющий болезненный буро-коричневый цвет, голые же ветви перекрещивались меж собой, принимая совсем уже гротескные формы, навязанные им единым общим прародителем-древом, разросшимся своими джунглями туда, где ничто расти не должно было.

Троица толстопузых жалась друг к другу и дрожала от страха и невыносимости ожидания. Ни один из них не решался взглянуть вниз, все они смотрели только вперед.

– О пуза и хвосты! Навстречу нам движется голодное место холода и вечной ночи, которое пожрет нас! Ну почему мы не умерли счастливо давным-давно, когда жили все вместе и так приятно давным-давно потели жарким потом все вместе.

– Эй, вы, кучка жалких нытиков, а ну-ка замолчите! – крикнул им Грин, хватаясь за палку. Его голос стал пустым и невыразительным, хотя и звучал громко и разносился по низине, отражаясь от деревьев эхом.

– О великий маленький бесхвостый пастух, ты должен был проявить к нам милость и убить нас своей жестокостью давным-давно, в те времена, когда у всех нас еще росли наши счастливые милые хвосты, когда мы еще могли радостно потеть все вместе. А теперь мы движемся в самую пасть черного старого и холодного мира, который вот-вот схватит нас, бедных милых бесхвостых щепок, своими зубами. О, бедные мы!