Перед заморозками

— Год. А что?

— Скажу, когда приду.

Без двадцати одиннадцать Линда была в полиции. Отец вышел в приемную и проводил ее к себе. Его кабинет был насквозь прокурен.

— Кто это так накурил?

— Буман.

— Кто это — Буман?

— Прокурор.

Линда вдруг вспомнила еще одного прокурора.

— А куда она делась?

— Кто?

— Та, в которую ты был влюблен? Прокурорша, или как правильно сказать?

— Это было давно. Я опростоволосился.

— Расскажи.

— Такие вещи не рассказывают. Теперь уже давно другие люди в прокуратуре, Буман — один из них. Никто, кроме меня, не позволяет ему курить у себя в кабинете.

— Здесь же нечем дышать!

Она открыла окно. Стоявшая на подоконнике маленькая фарфоровая статуэтка упала на пол и разбилась.

— Извини, я нечаянно.

Она подобрала осколки. Когда-то давно она уже видела эту статуэтку — черный, готовый броситься в атаку бык.

— Может быть, удастся склеить?

— Я несколько раз думал, не выкинуть ли вообще этого быка. С ним связано не особенно приятное воспоминание.

— Какое?

— Не сейчас. Что ты хотела?

Линда положила осколки на стол и поделилась с ним своей идеей.

— Ты права, — коротко сказал отец.

Он поднялся и знаком пригласил ее следовать за ним. В коридоре они столкнулись со Стефаном Линдманом — тот тащил куда-то целую кучу папок.

— Положи это куда-нибудь и пошли с нами, — сказал Курт Валландер.

Они зашли в архив. Курт Валландер подозвал дежурного.

— 21 августа, — сказал он. — Звонили вечером, мужчина сообщил, что видел над озером Маребу горящих лебедей.

— Я в тот вечер не работал, — ответил дежурный, заглянув в журнал. — Тогда были Ундершёльд и Сундин.

— Найди их.

— Ундершёльд в Таиланде, а Сундин на курсах по спутниковому наблюдению в Германии. Как их найдешь?

— А запись?

— Запись могу найти.

Они сгрудились у магнитофона. Между звонком об украденной машине и просьбой какого-то пьяного помочь ему «отыскать мамашу» дежурный нашел разговор о горящих лебедях. Услышав голос, Линда вздрогнула. Некто пытался говорить по-шведски без акцента, но это ему не удалось. Они прослушали запись несколько раз.

— Полиция, дежурная часть.

— Я только хочу сообщать о горячих лебедях над озером Маребу.

— Горящих лебедях?

— Да.

— Что там горит?

— Горячие лебеди летят над озером.

И все. Курт Валландер передал наушники Стефану Линдману.

— Он говорит с акцентом. Никаких сомнений. Скорее всего, с датским.

Или норвежским, подумала Линда. А в чем разница?

— Не могу уверенно сказать, что это датский акцент, — сказал Стефан и в свою очередь передал наушники Линде.

— Он говорит «горячие» вместо «горящие», — в конце концов сказала Линда. — Это в датском или в норвежском? Или и в том, и в другом?

— Выясним, — сказал Курт Валландер. — Но нам должно быть стыдно — аспирант полиции подумал об этом, а мы — нет.

Они ушли. Курт Валландер попросил дежурного отложить эту ленту и решительно направился в столовую, так что они со Стефаном еле за ним поспевали. У одного из столов стояли несколько полицейских, за другим — Нюберг с парой криминалистов. Курт Валландер налил себе кофе и присел у телефона.

— Почему-то я помню этот номер наизусть, — сказал он. Прижав трубку плечом к уху, он ждал. Разговор был коротким — он попросил своего собеседника немедленно приехать в полицию. Линда поняла, что тот вовсе не испытывает такого желания.

— Тогда я пошлю машины с сиренами, — сказал отец. — Они наденут на тебя наручники, и твои соседи сойдут с ума от любопытства — что ты такое натворил.

Он положил трубку.

— Кристиан Томассен, штурман на «Поленферья».[28] Он запойный. Но нам повезло — сейчас он как раз на антабусе.

Через семнадцать минут в комнате появился самый большой из когда-либо виденных Линдой людей. Наверняка больше двух метров ростом, с огромными, просто гигантскими ногами, обутыми в совершенно гулливеровские сапоги, с окладистой, закрывающей грудь бородой и с татуировкой на лысой макушке. Когда он сел, Линда поднялась, чтобы лучше разглядеть — татуировка представляла собой компас. Он улыбнулся ей.

— Стрелка показывает на юго-юго-запад, — сказал он. — Как раз на закат. Если меня смерть когда-нибудь подкараулит, о курсе ей не придется беспокоиться.

— Это моя дочь, — сказал Курт. — Ты ее помнишь?

— Да вроде. Я вообще-то мало кого помню. Хоть я и не утонул окончательно в спирте, многие воспоминания исчезли, как не бывало.

Он протянул ей руку. Линда испугалась, что он не рассчитает и раздавит ей кисть. И одновременно отметила, что его выговор неуловимо напоминает речь на пленке.

— Пошли, — сказал Валландер. — Я хочу, чтобы ты послушал одну запись.

Кристиан Томассен слушал очень внимательно. Четыре раза попросил перемотать запись назад. В конце концов он поднял руку — достаточно.

— Это норвежец, — сказал он. — Не датчанин. Я пытаюсь вычислить, откуда именно в Норвегии он родом, и не могу. Может быть, он долго жил за рубежом.

— То есть уже давно живет в Швеции?

— Не обязательно.

— Но ты уверен? Это норвежец?

— Я хоть и живу в Истаде уже девятнадцать лет и восемь из них не просыхаю, но откуда я родом, еще не забыл.

— Спасибо тебе огромное, — сказал Курт Валландер. — Домой-то подбросить?