Перед заморозками

— У меня велосипед, — улыбнулся Кристиан. — Но когда в запое — на велик не сажусь. Падаю.

— Вот мужик! — сказал Курт Валландер, когда за гигантом закрылась дверь. — У него потрясающий бас, если бы не ленился и не пил по-черному, мог бы сделать оперную карьеру. Думаю, он мог бы стать крупнейшим басом в мире — по крайней мере что касается габаритов.

Они вернулись в кабинет Валландера. Стефан покосился на осколки разбитого быка, но промолчал.

— Норвежец, — сказал Курт. — Теперь мы знаем, что это тот же человек, что поджег лебедей и зоомагазин. Хотя мы, конечно, так и предполагали. Думаю, не стоит сомневаться, что и теленка сжег тоже он. Вопрос только, он ли был в той хижине, куда забрела Биргитта Медберг.

— Библия, — сказал Стефан Линдман.

Курт Валландер покачал головой:

— Библия шведская. К тому же им удалось расшифровать, что там написано между строчками. Все по-шведски.

Настала тишина. Линда ждала, что они еще скажут. Стефан затряс головой.

— Мне надо поспать, — сказал он. — Ничего не соображаю.

— Завтра в восемь, — напомнил Курт Валландер.

Когда шаги Стефана стихли, отец зевнул.

— И тебе надо поспать, — сказала Линда.

Он кивнул. Потом взял в руки один из фарфоровых осколков.

— Может быть, и хорошо, что он разбился. Я купил этого быка больше тридцати лет назад. Мы с приятелем поехали летом в Испанию. Я как раз тогда познакомился с Моной, так что это было последнее лето на свободе. Мы купили подержанную тачку и рванули на юг — поохотиться за прекрасными карменситами. Мы вообще-то собирались на самый юг, но под Барселоной машина гикнулась. Ничего удивительного — мы за нее заплатили, по-моему, пятьсот крон.[29] Мы бросили ее в какой-то пропыленной деревне и поехали в Барселону автобусом. Из следующих двух недель я почти ничего не запомнил. Я потом и друга спрашивал — он помнит еще меньше, чем я, не знаю, как это возможно. Мы пьянствовали без передыха. Если не считать нескольких шлюх, не помню, чтобы мы хотя бы приблизились к одной из тех прекрасных карменсит, о которых мечтали. Деньги практически кончились, мы добирались до Швеции автостопом. Этого быка я купил перед самым отъездом. Думал подарить Моне, но она была так сердита, что я оставил его себе. Нашел его в ящике стола уже после развода и взял сюда. И теперь он разбился. Наверное, так и надо.

Он замолчал, но Линда поняла, что история еще не закончена.

— Друга моего звали Стен Виден, — сказал он, — теперь у него рак, а черный бык разбился.

Линда не знала, что сказать. Они сидели молча. Она пыталась представить себе отца тридцать с лишним лет назад, еще до того, как она родилась. Тогда он, наверное, чаще смеялся. Не дай бог стать такой же мрачной.

Курт Валландер поднялся:

— Ты права, мне надо поспать. Нам надо поспать, уже полночь.

В дверь постучали. Вышел дежурный и протянул Валландеру факс.

— Только что пришел, — сказал он. — Из Копенгагена. Некто Кнуд Педерсен.

— Я знаю его.

Дежурный ушел. Отец пробежал глазами факс, потом сел за стол и прочитал его очень внимательно.

— Странно, — сказал он. — Кнуд Педерсен, старый и на редкость добросовестный работник. У них там убийства, проститутка по имени Сильви Расмуссен. Ей свернули шею. Странно вот что — руки трупа сложены, как для молитвы. Но не отрублены. И Педерсен, зная, чем мы сейчас занимаемся, посчитал, что стоит сообщить мне про это убийство.

Он поднял факс и отпустил. Листок плавно спланировал на стол.

— И тут Копенгаген, — сказал он.

Линда хотела задать вопрос, но он предостерегающе поднял руку.

— Спать, — сказал он. — Усталый полицейский — находка для бандита.

Они вышли на улицу. Курт Валландер предложил пройтись.

Они дошли до Мариагатан, не сказав друг другу ни слова.

40

Каждый раз, когда он видел свою дочь, у него словно земля уходила из-под ног; нужно было несколько минут, чтобы снова прийти в себя.

В сознании начинали мелькать картинки его прошлой жизни, Он еще в Кливленде решил, что жизнь его делится на три фазы, вернее, на три части чего-то, вместе, может быть, и составляющих нечто целостное, но друг с другом никак не соотносящихся. Первая часть закончилась тогда, когда он порвал со всем и уехал. Он сам называл эту часть жизни Временем Пустоты, это было еще до того, как он встретил этого падшего ангела, показавшегося ему Богом. Другая жизнь — Время Падшего Ангела, когда он последовал за Джимом в его Исходе в рай, ожидавший их в джунглях Гайаны. В этот период Пустота уступила место Лжи, переодетой в Истину. И потом настал период жизни, в котором он находился и сейчас: Время Истины, время Великого Предназначения, и предназначение это скоро будет выполнено. Бог долго испытывал его и нашел, что он достоин этого великого предназначения — восстановить Истину.