Перед зеркалом. Двойной портрет. Наука расставаний

– Прекрасный молодой педагог, которого на последнем родительском собрании называли находкой для школы. Почему мальчики вдруг ополчились на него – загадка! Причем именно Алеша, у которого, кстати, по истории всегда были пятерки.

Валерий Павлович поднял глаза от газеты:

– А что случилось?

– Решительно ничего.

– Все-таки?

– Алеша сказал грубость историку и получил тройку по поведению.

Валерий Павлович отложил газету:

– Он дома?

– Да, но только…

– Позови его.

Мария Ивановна умоляюще сложила руки, но у него опасно потускнели глаза, и она торопливо пошла за сыном.

Алеша вошел, потупясь, и сказал:

– С добрым утром.

Он был похож на мать – длинный, бледный, с широко расставленными глазами.

– Алеша, расскажи отцу… За что ты получил тройку по поведению?

– Я писал контрольную, а Геннадий Лукич подошел и отобрал.

– Почему?

– Не знаю. Очевидно, решил, что я списываю у Женьки.

– И это все?

– Да.

– Неправда, Алеша, – возразила Мария Ивановна. – Ты сказал ему грубость.

– Не сказал, а прошептал. Я не виноват, что он расслышал. Вообще, я не списывал.

– Допустим. Но все-таки… Что ты ему сказал?

Алеша не ответил. Он вынул из кармана какую-то монету и стал вертеть ее в пальцах.

– Говори! – бешено крикнул Валерий Павлович.

Алеша вздохнул:

– Я исправлю тройку.

– Что ты ему сказал, я спрашиваю!

Алеша покраснел болезненно, слабо. Он смотрел в сторону, с трудом удерживая дрожащие губы.

– Если вы непременно хотите знать, я сказал, что он сволочь.

– Что?

Алеша поднял глаза на отца, вскрикнул и побежал к двери. Мария Ивановна догнала его:

– Алеша, я очень прошу тебя… Должна же быть причина… Еще в прошлом году…

– Потому что он сволочь, сволочь, сволочь! Из-за него честных людей расстреливали. Он гад!

Алеша выронил монету, покатившуюся к ногам Валерия Павловича, кинулся за ней, но отец уже поднял монету.

– Ах вот в чем дело! Тогда сядем. – Он взял стул. – И поговорим спокойно.

– Валерий, я прошу тебя… Тебе вредно волноваться.

– А я и не волнуюсь. – Валерий Павлович вертел в руках монету. – Видишь ли, в чем дело, Алеша… Ты осмелился обвинить своего преподавателя в тяжелом преступлении. На каком основании? У тебя есть доказательства? А если это клевета? Нет, Алеша, преступление в данном случае совершил не он, а ты. И называется оно – ты еще не знаешь этого слова – инсинуацией. Кстати, откуда у тебя эта монета?

– Выменял.

– Старинная?

– Да.

– Ты сегодня же извинишься перед историком, – пряча монету, сказал Валерий Павлович.

– Разумеется, – поспешно подтвердила Мария Ивановна, взглянув на сына, который, упрямо опустив голову, направился к двери. – Тебе пора, Валерий.

Алеша обернулся.

– Отдай монету, – прошептал он.

Валерий Павлович сделал вид, что не слышит.

– Иди, Алеша, – сказала Мария Ивановна.

– Пускай он отдаст монету.

Валерий Павлович засмеялся.

– Ладно, тогда давай меняться, – с неожиданным добродушием сказал он. – Твоя монета – мои марки. Ты ведь собираешь с портретами?

– Да.

– Я тебе знаешь какого Людовика Восемнадцатого достану – только держись!

– При Людовике Восемнадцатом марок не было.

– Ах, не было? Тем хуже для него. Ну, иди сюда.

Он обнял сына за плечи.

– Мир!

В кабинете зазвонил телефон, и Валерий Павлович вышел из столовой. Ему хотелось закрыть за собой дверь – это могла быть Ксения, но он сделал над собой усилие и не закрыл.

– Валерий Павлович?

– Да.

– Сотников, из парткома. Зайдите к нам, Валерий Павлович.

– Что случилось?

– Ничего особенного. Тут справлялись о вас.

– Кто?

– Какой-то Кузин, из газеты «Научная жизнь».

– Что ему нужно?

– Зайдете?

– У меня лекция в час.

– Вот перед лекцией и зайдите.

3

Валерию Павловичу не понравилось, что им заинтересовалась газета, потому что у него были враги, и эти враги, до сих пор сидевшие тихо, оживились теперь, зимой 1954 года. Оживился, например, старый маньяк Кошкин. Мелькнула здесь и там в научных журналах фамилия Остроградского. Это было неприятно, хотя Валерий Павлович, разумеется, ничего не имел против его возвращения.

Перед лекцией он зашел в партком. Сотников ждал его. Да, приезжал какой-то Кузин из газеты «Научная жизнь», спрашивал, – ну, черт его знает, обо всем на свете! Почему-то интересовался защитой дипломных работ. Потом заговорил о вас. Что вы делаете? Где напечатаны последние работы?

– Что же вы ответили?

– Правду.

– Именно?

– Я сказал, что вот уже добрых двадцать лет вы читаете лекции. А насчет работ посоветовал зайти в библиотеку за справкой.

– И больше ничего?

– Да. Впрочем, нет. Уходя, он спросил о Черкашине. Известна ли мне причина самоубийства?

– Что же вы ответили?

– Не известна.

– И больше ничего?

Сотников засмеялся:

– Спросил еще – с какого этажа? Я сказал, что с одиннадцатого. Обывательское любопытство.

4

Статья «Совесть ученого» была запланирована в сентябре 1954 года, и то, что узнал Кузин, еще раз убедило его в необходимости появления этой статьи. Точнее было бы сказать, что его убедило не то, что он узнал, – он почти ничего не узнал, – а настойчивое стремление секретаря парткома внушить ему, что подобная статья может принести только вред. С этим Кузин никак не мог согласиться.