Перед зеркалом. Двойной портрет. Наука расставаний

– Мне кажется, начать надо так, – сказал Вася. – «Наконец-то мы встретились! И вы знаете, я ведь очень сержусь на вас и требую, чтобы вы помогли людям, которым так жестоко отомстили! И за что? Как вам не стыдно! Перед лодочником вы должны не только извиниться, но выхлопотать для него пенсию, даже если ему еще нет шестидесяти лет. Для баскетболиста Славы вы можете сделать многое: пускай его команду пригласят на состязания в Москву и она выиграет у ЦСКА или „Динамо“. Как-никак вы подло поступили, разлучив его на полгода с невестой. Ведь если бы не я…» Впрочем, упоминать, пожалуй, обо мне еще рано. Ну как?

– Жалкий лепет интеллигента девятнадцатого века, – с отвращением сказал Кот. – Чудак, у тебя в руках единственное оружие, которого он боится. Ты можешь потребовать от него полмира…

– И пару коньков в придачу, – прибавила Ива, вспомнив Андерсена.

– А ты собираешься просить пенсию для лодочника! На твоем месте я начал бы так: «Послушайте, вы, кажется, считаете себя воплощением мирового зла? Ха, ха! Вы – просто мелочь! Едва ли Мефистофель стал бы болеть за „Спартак“ или позволил бы себе напиться и оказаться в грязной луже, как это случилось с вами!»

– А по-моему, Филя, ты не прав, – возразила Ива. – Не такое уж это страшное оружие! Даже если бы Леон Спартакович превратился в солдата, который сражался против Ясона, он не пропал бы в стране, где на каждом углу висит объявление: «Требуются сторожа, дворники, разнорабочие». Кроме того, к нему вернулась бы молодость, а он – это я слышала своими ушами – только и мечтает об этом.

Вася задумался.

– Ну нет, – сказал он наконец. – Если бы это было так просто, пылинки не кружились бы в лунном свете и пастушеская дудочка молчала бы, когда я появился на свет. И Леон Спартакович не был бы поражен, убедившись, что я похож на молодого человека, которого он некогда оклеветал и пытался убить. «Он потеряет свободу выбора в превращениях, – сказал старый Ворон. – Но надо, чтобы это имя было брошено ему в лицо человеком, который не боится смерти». А я, между прочим, боюсь смерти. Это так естественно: любить жизнь и бояться смерти! Смешно говорить о себе: «Я предназначен». Но уверяю вас, что он щадит меня, хотя знает, что мне известно его подлинное имя. Больше того, он ждет нашего разговора.

– Как бы не так, – проворчал Кот.

– Эта гостиница, например, могла сгореть, хотя за неосторожное обращение с огнем грозит смертная казнь. И вместе с гостиницей – туристы, занимающие номер люкс. А мы – в безопасности.

– Ой ли?

– Сейчас ты скажешь, Вася, что и он предназначен, – возразила Ива. – А я думаю, что все это для него просто игра. И если бы ты увидел его – не днем, разумеется, а ночью, – ты бы со мной согласился.

Надо заметить, что в конце этого разговора, который продолжался почти весь день, основные детали предстоящей встречи с Леоном Спартаковичем мало-помалу определились – и туманность над номером люкс приобрела убедительно-стройные очертания. Этого нельзя сказать о туманности над крышей Его Высокопревосходительства. С каждым часом она все больше темнела. Казалось, она тяжело дышит и, как загнанное животное, не знает, куда податься.

«Будем откровенны хоть раз в жизни, – думал Леон Спартакович, поглядывая на полупустую бутылку лучшего в мире коньяка „Давид Сасунский“. – Был ли ты шпионом Совета десяти, или мафиозо в Сицилии, или обергруппенфюрером в Баварии, ты прежде всего чувствовал страх, а потом уже ненависть и наслаждение… Боги все еще недовольны тем, что, сражаясь против Ясона, я обманул их и притворился мертвым. – Он налил коньяк в высокую узкую рюмку. – Умилостивить их – что может быть безнадежней? Но бояться этого мальчика смешно! – сказал он себе, стараясь справиться с дрожью, которая так и прохватила его с головы до ног. – Держу пари, что мне удастся договориться с ним. Я верну ему девчонку и на Всесоюзном конкурсе школьных ансамблей выберу себе другую. В конце концов, ничего не стоит доказать, что зло неизбежно и что я всегда действовал согласно естественному ходу вещей. Ну, скажем, не я, а Совет десяти приговорил его к смерти, а старый Ворон лгал, говоря, что он крылом погасил свечу. Свеча погасла под ветром. Он владел шпагой лучше, чем я. И пострадал не он, а я, провалявшись в постели три месяца…»

Мысли спутались, он опустил голову на руки и задремал, не заметив этого, как часто бывает со стариками.

«Да, но ведь это случилось очень давно, – подумал он, просыпаясь. – И в Италии, не в России. Его звали Лоренцо, он был простодушен, доверчив, влюблен. А этот Вася… Брр!..» И он встал и прошелся из угла в угол, стараясь справиться с чувством отвращения и страха. «Нет, нечего скрывать от себя, что он не случайно появился на свет! Судьба не в шутку заставила эти проклятые пылинки соединиться с пастушеской дудочкой, хотя не только зимой, но и летом в поселке Сосновая Гора нет ни коров, ни баранов. Ей не до шуток! Она вернула ему жизнь, чтобы прикончить меня».