В ее глазах столько надежды, что я готов пообещать ей что угодно. Крепче сжимаю ее в объятиях и жалею, что не умею останавливать время. Сейчас Бо смотрит на меня так, как раньше. Ни капли сомнения в голубой радужке глаз, но легкий туман дает понять, что она только наполовину со мной. Хочется думать, что это честная половина, настоящая. Та, которая не опирается в своих решениях на правила монохромного мира.
– Правда, – отвечаю я и отпускаю ее.
Богдана бежит к друзьям. Шевчуку достается поцелуй в щеку, а Марусе целых три. Еще минут пять уходит на обсуждение следующей встречи, и мы наконец-то расходимся в разные стороны, договорившись завтра повторить. Вранье, конечно, но сегодня все настроены очень серьезно.
Неугомонный Лисенок уносится вперед и влезает на бетонный выступ на краю аллеи, которая ведет к центральной улице города. Бегу следом и поднимаю руки, сооружая страховку.
– Я похожа на воздушного акробата? – спрашивает она, медленно переставляя ноги.
– Очень похожа, а теперь слезай оттуда.
– Не хочу.
– Да что ж ты такая…
Богдана останавливается и смотрит на меня сверху вниз, прищуривая глаза:
– Какая?
В голове вертится десяток ответов, но ни один из них я не могу произнести. Какая она? Офигенная. Для меня так точно. Она просто… моя. По-другому никак не объяснить. И она ведь тоже это чувствует, иначе бы не вела себя так раскованно и свободно.
Обхватываю ноги Бо выше колен. Она упирается ладонями в мои плечи и визжит, когда я стаскиваю ее с парапета:
– Отпусти! Отпусти меня!
– Не-а, – запрокидываю голову, чтобы видеть ее лицо, – идти нормально ты не хочешь, значит, я тебя понесу.
– Я пойду! Опусти, я же тяжелая. Ты меня уронишь!
– Никогда, Бо.
Между нами замирает ночной ветер, прислушиваясь к громкому стуку моего сердца. Безмолвие ранней весны оставляет этот момент только нам двоим. Богдана водит взглядом по моему лицу, и я практически ощущаю ее нежные прикосновения. Она расслабляет руки и соскальзывает вниз. Все еще держу ее на весу, но наши лица теперь точно напротив друг друга. Так близко, что я чувствую на коже ее дыхание. Бо касается кончиками пальцев моих щек, завороженно наблюдая за своими действиями. Застываю в неведении, боюсь спугнуть и испортить момент. Утопаю в океане наших чувств и уже не могу отличить, откуда они… Из прошлого или уже из настоящего?
– Ты помнишь наш первый поцелуй? – внезапно спрашивает Бо севшим голосом.
– Конечно, помню.
Она проводит большим пальцем по моей нижней губе и рубит меня на части следующим вопросом:
– Тебе понравилось?
– Очень. Это лучший поцелуй, который у меня был.
– А с Оксаной?
Имя Ромашовой вгоняет в ледяной ступор. Неужели Богдану до сих пор волнует эта идиотка?
– Я… – замолкаю, судорожно пытаюсь подобрать нужные и правильные слова.
Богдана опускает ладонь и сжимает пальцами мою шею, будто собирается придушить.
– Я ее ненавижу, – сквозь горечь и боль выдавливает Бо, – и тебя ненавижу за то, что вы встречались. И себя тоже ненавижу, потому что была такой глупой!
– Лисенок… – выдыхаю я, опуская ее на землю. – Все это в прошлом. Да, мы все накосячили, и я больше всех, но сейчас…
Слезы в голубых глазах блестят, точно лезвие клинка, который готовится отсечь мне голову. Крепко прижимаю Богдану к себе, холодный нос утыкается в мою шею.
– Бо, сейчас все по-другому. Нет никакой Ромашовой. Нет никого, кто встал бы у нас на пути.
– Я же верила ей, Кот, – всхлипывает она. – Я считала ее самой лучшей подругой. Она знала все. Все, понимаешь?! Как я любила тебя, как ты мне дорог. И она заставила меня смотреть на то, как вы…
Глажу ее по волосам и целую в макушку, раскачиваясь из стороны в сторону в надежде, что это поможет:
– Тише-тише. Не плачь, Бо. Прошу тебя.
Никогда не подумал бы, что мне будет так больно видеть чьи-то слезы. Я пропускаю через себя чувства Бо, и меня едва ли не выворачивает от агонии сожалений. Я был настоящим идиотом. Думал, раз мы тогда все выяснили, то произошедшее легко можно забыть и шагать дальше, но оказалось, нельзя! Нельзя, потому что индикатор боли у всех разный. Это я почти непрошибаемый, но она… Моя маленькая девочка… Мой нежный Лисенок… Она все принимает близко к сердцу, и я разбил его, оказавшись бесчувственным слепцом. Не уверен, что можно обнимать еще крепче, но я пытаюсь и шепчу, точно в бреду:
– Прости меня. Прости, родная. Пожалуйста…
Богдана сжимает ткань моей куртки и шумно выдыхает:
– Я тоже виновата. Считала, что знаю, как правильно жить, и все время поучала тебя, не желая ничего слушать. Прости меня, Кот. Я просто хотела быть для тебя важной. Самой важной. Хотела быть всем сразу: другом, девушкой и близким человеком, которому можно доверять, но я этого не заслуживала.
– Это не так.
– Так, и ты это знаешь. Я все время думала о нашем будущем, не интересуясь твоими желаниями. Я была эгоисткой. Ты, кстати, тоже. Мы друг друга стоили.
– Лисенок, у нас еще может быть будущее. В этот раз мы точно справимся.
– Не знаю… – шепчет она.
Нет, нет, нет. Я должен объясниться, должен все исправить.