Перегной

Помимо мучений собственно с телевизором не меньшие мучения доставляло то, что в нем показывалось. К тому времени как я его настроил волна в новостях уже заметно поутихла и просмотр почти ничего не давал. Как и было ясно с самого начала, я был объявлен в розыск, считался главным подозреваемым в совершении теракта, остальная информация, «в интересах следствия», не разглашалась. Мир новостей не любил долго мусолить одну тему и спешил переключить свое внимание на другие события. Еще прошли выпуски о том, как хоронят погибших, циничные телекамеры выхватили крупным планом слезы на глазах скорбящих, показали квадратные, брикетированные морды официальных лиц, обещавших найти и покарать, и волна окончательно схлынула. Остались лишь мокрые камни слез родственников, да разная мутная пена.

Я приободрился, начал подумывать о выходе в свет, явке с повинной и прочих делах, но какое—то внутреннее противоречие пока не давало весам склониться в сторону закона и разума и упрямо перевешивало чашу в сторону инстинкта. А инстинкт подсказывал, что травля далеко еще не закончилась, что я зверь, которого гонят и надо бежать и бежать, спасаться и прятаться, путать следы и держаться тайных троп. Разум подсказывал, что чем дальше бежишь — тем яростнее погоня, тем свирепее собаки, что идут по следу, и когда они обложат и окружат, то, задохнувшись в собственной ярости, в неистовом торжестве разорвут тебя в клочья, распотрошат в секунду.

Инстинкт же убеждал, что движенье это жизнь, что пока ты бежишь — ты жив и цел и надо продолжать наматывать круги.

Разум подсказывал что органы во всем разберутся, пожурят и отпустят. Инстинкт самосохранения говорил что де навешают на тебя всех собак, объявят козлом отпущения и на потраву толпе публично и сурово казнят.  И еще он подсказывал, что в преддверии выборов, я в сложившейся ситуации, прекрасный жертвенный баран для любого политического идола, с какой бы стороны пантеона он не стоял.

Чтож, блин, такое—то? Со всех сторон я жертва и именно поэтому и должен погибнуть, принесенный в жертву, юный, красивый и совсем не в этом видящий свое предназначение.

Продолжая  бескорыстное служение телевизору я  таки дождался от него подарка. Как обычно, сканируя телеэфир в поисках новостей, я наткнулся на какое—то ток—шоу из числа тех, что заполняют дневной эфир для развлечения домохозяек, пенсионеров и небогатых отпускников. Я было хотел  бежать на балкон дабы крутить антенну в поисках другого канала, но  обессиленный своим сизифовым трудом, присел на диван отдохнуть. Тут—то и случился подарок. Оказывается в ток—шоу как  раз  обсуждали меня.

Ведущий, в аккуратно лакированных космах, эдакий загорелый и энергичный  душечка, тот самый типаж, что нравится всем без исключения добропорядочным женщинам проскороговорил — Мы вернемся. Не переключайтесь — и, через музыкальную паузу, выпрыгнул внезапно, как сектор приз, с другой стороны декорации.

— Состоится ли возмездие! Как порядочный человек превращается в монстра.  Что ведет его по скользкому пути преступления. Где грань между добром и злом? Случайность или закономерность. Кто такой на самом деле Марат Галеев? Ответы на эти и многие другие вопросы мы надеемся узнать с помощью нашей сегодняшней гостьи.

Он всплеснул руками, полилась музыка, а я весь подобрался.

— Нам удалось найти и уговорить всё нам рассказать еще одну свидетельницу превращения Марата Галеева из человека в монстра. Свидетельницу и одновременно его первую жертву. Встречайте! Бывшая коллега Галеева  Людмила Пескарёва!

Опять полилась музыка и под софитами появилась, как всегда очаровательна и мила, кто бы вы думали? Люсенька! Божьей милостью кроткое создание.

Я сидел ни жив ни мертв, совершенно ошарашенный и ничего не понимал. А она села напротив меня, закинула ногу на ногу и целомудренно поведала обо мне страшные вещи. Оказывается я ее уже давно домогался и поняв, что мне ее не добиться, овладел ею силой.

Я бы еще мог допустить, что так оно и было в тот единственный раз, когда я заявился к ней пьяный, но Люсенька живописала мои мнимые подвиги как неоднократное, длящееся не один день надругательство. По ее словам я использовал ее как секс—рабыню, неоднократно,  в те моменты когда мной овладевала жуткая похоть.

Я же и заразил её «позорной» болезнью. Этого я уже не мог перенести. Ничего не понимая я  пялился в телевизор. Там уже шло обсуждение жутких рассказов Люсеньки. Ей сочувствовали. Квалифицированные психологи давали ей советы, милицейские чины грозили найти и покарать, а зрители из массовки промакивали платками слезы. Но я уже никого не слышал.

В гневе я запустил в телевизор подлокотником от кресла. В телевизоре что—то вспыхнуло, щелкнуло и он умолк. Теперь уже навеки. Вместе с ним, сгорая, обуглилась и часть моей души. Что—то щелкнуло в ней, как во внутренностях прибора и отказалось транслировать женское изображение без уродливых искажений.

Как ты могла, Люсенька? Как ты могла, паскудливая ты тварь? За что? За что!

Выматерившись,  я в кровь расколотил о стену кулаки и запил.