Перегной

Справа от меня, прямо на пляже стояла девятка, из раскрытых дверей  которой доносилось ритмичное умц—умц—умц. Слева три каких—то бича, по повадкам, одежке и лицам кровные братья Викторовых «окаменелостей» пили под аккомпанемент китайского кассетника. «На Невском праспекти у бара, а малалетка с дивчёнкай стаяал, а на той стороне тратуара мент угрюмый свой поост охрааняял».

Я лежал, оперевшись на локоть, пил пиво и мрачнел. Жара и алкоголь уже начинали делать свое неблагодарное дело, меня развозило и   натура оскорбленного идальго требовала мщения. Женщин я с роду не бил, но и простить поругания того немного святого, что осталось в моей израненной и исстрадавшейся душе я не мог.

Мне требовался конфликт, в коем бы моя взыгравшая спесь вырвалась наружу и начала рвать и метать. Хотелось бы конечно, чтобы сейчас кто—нибудь подошел, попросил закурить, потом спросил который час и предложил бы поменяться, на время, часами. И тогда бы я начал рвать и метать, и кромсать ворога на части.  Но ко мне никто не подходил. Все вокруг отдыхали как умели и никакого дела им не было до скромно валяющегося в теньке паренька.

Даже никто  не докопается — размышлял я хмелея, — а фигли, потому—что видят, паренек такой же, как они, синячит, не выеживается, «мозга» не парит. Одет как все, не в белые  брючки, скамейку салфеткой под собой не протирает,  в платочек не сморкается. Значит свой. Права  значит незнакомка.

Ну что ж, тогда пожалуй  придется самому до кого—нибудь докопаться.

Так думал я, а справа от меня из машины слышалось умц—умц—умц. Придется с кем нибудь вступить в конфликт, думал я осматриваясь, а слева магнитофон надрывно повествовал об особенностях побега от конвоя по маршруту поезда «Воркута—Ленинград». Оставалось только выбрать.

Пиво в нагретой жестяной банке заканчивалось и нужно было принимать решение. Душа требовала сатисфакции.

Солнце начало двоится и качнулось вправо, грозя обрушиться за горизонт на западе. Вместе с солнцем качнулись вправо и весы выбора.

Я встал, постоял дожидаясь, пока взбунтовавшийся алкоголь  растечется по крови и пошатываясь пошел к машине.  Трое мажорчиков — молодых, может чуть помладше меня  парней, не обращали на меня никакого внимания.

Определенно это была местная «золотая» молодежь. Что—то я не замечал раньше, чтобы в бедном Штырине много молодежи ездило на машинах. В Штырине на машинах вообще мало кто ездил. Мне вспомнился лозунг—растяжка, на который я обратил внимание еще в первые дни. Узкое белое полотнище плескалось, запутанное между двумя белыми столбами на перекрестке и гордо гласило: «25 лет первому объекту светофорному». Именно так, в соответствии с законами английской грамматики.

Как впоследствии оказалось, «первый объект светофорный» оказался в Штырине и единственным за все время проникновения сего чуда прогресса в город. Впрочем и он был здесь явно лишним. В Штырине преобладал легкомоторный транспорт — угрожающего вида обшарпанные мотоциклы с коляской, на коих восседали коренастые Штыринцы в очках—консервах. В колясках у них неизменно гнездились подруги жизни, с рассадой на коленях. Были у Штыринцев и автомобили, и служили они такой же цели — поездке на дачу, посему и имели завсегда прицеп, в нем инвентарь,  все ту же рассаду,  и,  иногда,  мотоблок.

Впрочем, подозреваю, что эти автомобили принадлежали уж совсем зажиточным хозяевам, рачительным и деловитым, пользовавшимся всеобщим уважением, окруженным почетом, довлеющим над другими бытовым авторитетом. Чаще же мотоблоки, запряженные в самодельную телегу,  с грузом все с той же рассады скорбно пылили куда—то по обочине.

Нет, конечно попадались мне здесь и    навороченных марок блестящие автомобили.  Принадлежали они местному бомонду — начальникам, бандитам, коммерсантам, но бомонда, его никогда не бывает много, и он скорее исключение, нежели правило. Бомонд бы не оказался с автомобилем на городском пляже — у него есть свои, прикормленные, места для отдыха. Вдали от посторонних ушей и глаз.

И усредненный дядя Петя на своем москвиче с тележкой под рассаду тоже не будет рассекать по пляжу. А если и будет, значит это только—то, что дядя Петя решил приспособить пляж под огород. Хотя следуя краткой характеристике Штырина и окрестностей, прозвучавшей из уст ВиктОра одним емким словом: просторы, — меньше всего дяде Пете нужен под огород клочок насквозь проблеваной  земли в центре города.

Значит это у нас не дачники. И не бомонд. Бомондом этим соплякам еще по сроку службы не положено числиться. Значит надо разъяснить, кто же это такие. Хотя, что—то мне подсказывало, что кем бы они не были, кровь все равно прольется.