Перегной

Какой нахрен канал, он совсем что ли свихнулся, подумал я, но все же отыскал пульт, опять, с обреченным вздохом неизлечимо больного ухнул на диван и трясущейся рукой нажал на кнопку.

В бесстрастном глазе телевизора отражалась картинка. На ней какие-то люди толкались, пихались, разлетались и опять слетались, падали, вставали, выползали друг из под друга, крутились как клубок змей на сковороде.

Подробностей было не разобрать, камера работала не с места событий, а откуда-то с высоты. Ясно было лишь одно – там не обошлось без жертв, там случилась трагедия. Я не совсем понимал, какое это имеет ко мне отношение, мое похмельное, да что там – все еще полупьяное состояние не позволяло мне извлечь из шкатулки памяти что-либо, что могло увязаться с происходящим на экране. Впрочем…

Картинка внезапно сменилась. Теперь показывали крышу какой-то стройки. По ней, по направлению к центру крыши, пригнувшись улепетывала группа людей. Когда они начали исчезать, видимо спрыгивать в проем, от края крыши отделился еще один человек, встал, оглянулся вокруг и в этот момент камера выхватила крупным планом его лицо. Это же лицо, уже обработанное компьютером, экран выдал как картинка в картинке.

Снова раздался звонок.

- Ну что, видел?

- Видел, Сергей Антонович.

- И что теперь?

- Не знаю, Сергей Антонович.

В трубке было слышно, как он с кем-то переговорил и спросил:

- Ты где? В смысле дома, или еще где? Обсудить надо ситуацию. Может машину за тобой прислать. Что молчишь? Что ты там делал? Редакционное задание у тебя было?

Я молчал. Мозг мой, выжженный похмельем, начинал оживать. Я начинал мыслить, а следовательно существовать. И мысли мои были о том, как существовать дальше. Просто существовать, о том, как жить с произошедшим, я пока не думал.

- Марат, почему молчишь? Не дури, слышишь? Ты дома? Я сейчас приеду. – надрывался в телефоне Дед и я почему-то понял, что приедет он не один. Размышлял я не долго. Выбора особого не было. Или суд или спасение. И я выбрал спасение.

* * *

Я сидел с бутылкой теплого пива в руке недалеко от Прётского автовокзала. У меня был билет до Кумарино, городка в котором я родился и жил до переезда в Прёт. А вообще-то мне было все равно, куда ехать. Лишь бы прочь, лишь бы не вспоминать.

До автобуса было еще полтора часа и занять их было нечем. Оставалось бесцельно шататься, но это было опасно. У меня имелись все основания считать, что меня ищут, что в первую очередь будут проверять вокзалы и билетные кассы, поэтому я решил не торчать в зале ожидания, а побродить вокруг. Недалеко, но все-таки не на виду у вокзальных патрулей.

Солнце лупило как из ружья. Мне, и без того находящемуся не в самом лучшем состоянии, оно сейчас казалось карой свыше. Светило пекло мне голову, плавило подо мной асфальт словно хотело сплавить меня в бесформенный сгусток, и затереть его, как обычный плевок.

Наконец я занял место в тени под навесом возле подземного перехода. Теплое, пузырящееся пиво текло из бутылки мне в горло и не приносило никакого облегчения. Похмелье было диким, все части тела казались приставленными друг к другу наспех, и находились слегка не на своих местах. Шевелиться было трудно. Еще труднее было жить.

Я перебирал в памяти подробности вчерашнего дня – отдельные фрагменты вставали в голове целиком и ярко, другие только обозначались, на месте третьих была пустота. Я пытался провести между ними мысленные линии, увязать в цепочку череду событий, но получалось плохо. Кое-где линии четко прорисовывались, кое-где намечались только пунктиром. Четкие линии вели к пустым фрагментам, пунктирные неуверенно связывали между собой яркие картины. Доверия к такой мозаике не было никакого и что самое главное, я знал, что должно произойти от трех до пяти дней, в зависимости от количества выпитого вчера, что бы я более-менее ясно все вспомнил. Обидно было что я не помнил, где, когда, чего и сколько я выпил. Это тоже придет, но придет потом.

Сейчас же оставалось только сидеть и злиться, да лить в глотку мерзкое теплое пиво.

Место, в котором я сидел, находилось на рыночной площади, от которой к автовокзалу, под оживленным шоссе вел подземный переход. Рынок находился в центре города – эту дикую клоаку никак не могли снести или перевести в какой-то более подходящий район. Рынок, вкупе с автовокзалом образовывал в центре города самый настоящий гадюшник - прибежище бродяг, криминала, мнимых калек и подлинных уродов, душевнобольных всех мастей, разного сорта приезжих. Здесь же было автомобильное кольцо, распределяющее потоки транспорта сразу в несколько частей города, поэтому всегда была пробка, какофония автомобильных гудков, рев двигателей, ругань водителей и над всем этим стелился сизый и вонючий дым автомобильных выхлопов.