Перегной

По правде сказать – мне еще повезло. Я нормально устроился. Кто-то скажет – ну уж, повезло – журналист в заштатной цеховой газетенке. Как посмотреть?! С тех пор как давным-давно прежнюю власть сдуло вместе с дымом горящих автопокрышек столичных баррикад и все взяли себе столько свободы, сколько смогли унести, в нашей стране многое изменилось. Пережив бандитизм, разруху, коррупцию, глад и мор мы опять пошли своим путем. Общество, следуя инстинкту самосохранения, самоорганизовывалось как могло и все это вылилось в давно позабытые, архаичные средневековые цеховые устройства. Теперь каждый, с рождения до смерти, был зажат в тисках этих своеобразных профсоюзов. Для кого-то это было благом, а для кого-то узами и колодкой. Зато общество стабилизировалось.

Моя принадлежность к цеху общественного транспорта не сулила никаких особенных шансов. Потолок для меня – старший смены. До монотонности ишачья трудовая жизнь. Но родители расстарались, уперлись, включили блат, залезли в мошну и в долги по уши. В общем вылезли вон из кожи. Так после школы попал я в автотранспортный техникум. Я, чьи родители – обыкновенные кондукторы, дети которых по лимитам попадают в техникум раз в несколько лет. Это давало мне шанс, призрачный конечно, но все-таки шанс стать автомехаником, и отчаянно толкаясь по жизни, вырваться в диспетчеры. А на деле получилось еще лучше.

Меня, как неплохо рисующего и обладающего более-менее сносным почерком с первого же курса определили писать стенгазету. Я и писал. Даже увлекся со временем, и вместо вырезок с погодой и карикатурами стал осваивать жанры. Фельетоны, репортажи... Получалось бойко. Видя, что к делу я отношусь с душой, директриса, имевшая кое какие связи в высших цеховых кругах, прониклась, приняла во мне участие и, вместе с дипломом я получил распределение не в ремонтный цех автопарка, а в цеховую газету общественного транспорта губернского города Прёта. Правда, в цех журналистов меня не приняли. Они там белая кость, а я рылом не вышел. Да и плевать я на них хотел.

Пусть они проводят свои журналистские расследования, пишут статьи, берут интервью. Пусть пиарят предвыборные кампании. В конце концов, кто кем родился, да кто на что учился. Наше дело – гороскоп, колонка анекдотов, столбик криминальной хроники, блок заплесневелых новостей, некрологи и поздравления с юбилеем. Все то, что нужно равнодушным пассажирам общественного транспорта – прочел и забыл. И еще реклама. Много-много рекламы. Ибо газета наша хоть и отраслевая, и выпускаться должна на Цеховые деньги, но она бесплатная. И она одна монопольно распространяется во всем общественном транспорте, перевозящем сотни тысяч пассажиров в день. Гигантская рекламная аудитория, которую нельзя не учитывать. Вот так вот. И пускай я не белая кость, не настоящий журналист, пусть в паспорте, в графе цеховая принадлежность у меня написано – кондукторы, но бабки за рекламу заносят мне.

***

Перелетая через дорогу, я улавливаю встречь себя приятный запах. В нем есть что-то от ландышей, от морозного утра, от невесомых клочков тумана, от сахарящихся инеем трав. Так пахнет воля бескрайних просторов, а еще - хорошенькие девушки. И я лечу, закатив глаза, сквозь дорогу, навстречу этой увлекающей в свою бескрайность дали. И получаю грубый тычок в плечо.

- Куда, прешь, жеманно кривится передо мной загорелый спортивный парень в обтягивающей майке.

- Ваще! Пройти нельзя! Несутся как бизоны!

Это от парня пахнет дивными далями и хорошенькими девушками. Только вблизи к запаху еще подмешиваются отдушки парфюмерного продукта.

- Извини. - Только и могу, что растерянно пробормотать я и медленно бреду дальше, растерянно волоча по пыльному асфальту поникшие крылья.

Вот так. Мы живем в ненастоящем мире. Вместо пения птиц нас будит чириканье мобильника, а девушками пахнет от мужчин.

- Гомики совсем обнаглели, да Марат?

Я оборачиваюсь и вижу Серегу, менеджера из фирмы поставляющей запчасти для троллейбусов. Их офис на том же этаже, что и наша редакция.

– Людям уже через дорогу перейти нельзя, чтобы с гомиком не столкнуться.

Вообще-то Серега хороший парень. Но я растерян. Я не понимаю, шутит он или нет. Нас опять начинает обтекать, заглатывая, змея толпы. Я посылаю подальше ни в чем не виноватого Серегу и бегу на работу.

2.

- Марат, тебя Сергей Антонович...

Это Люся, белокурая девочка с ангельской улыбкой и лучезарными глазами, секретарь главного редактора нашей газеты, Сергея Антоновича Пыреева.

- Сейчас буду, детка – бросаю я в трубку как можно небрежнее и потягиваюсь, качаясь на продавленном стуле.

Поразительная перемена – только что мое настроение было сквернейшим и пакостным и вмиг, от хриплого, как будто простуженного голоса Люсеньки преобразилось. Будто пришла она сюда лично, разжала свои губки ангельские, и позвала, поманила меня куда-то. А глаза её, словно солнце ясное, осветили этот унылый и обшарпанный кабинет, обогрели и обожгли меня. И растопили в моем сердце озлобленность на этот несовершенный мир. И стал он обустроен, чист и идеален.