Перегной

- Ты тут зубы мне не скаль. Я о тебе, дураке, думаю. Про потуги твои на журналистском поприще я не зря упомянул. При удачных выборах считай, что вечернее отделение журфака у тебя в кармане. Невзирая на твою цеховую принадлежность. Мне Коновалов лично обещал.

Вот это новость! Вот это я понимаю. Я покосился на Деда – не похоже на розыгрыш. Да и не шутят с мечтой, это слишком жестоко. Антоныч же, несмотря на грубоватость манер, мужик чуткий.

Со времени устройства в цеховую газету пытался я сотворить что нибудь существенное на журналистском поприще. Я набивался во все газеты внештатником, был готов на любые условия, подшил в папку все свои заметки и носился с ними, как с писаной торбой.

Я участвовал во всяких конкурсах, но везде, впрямую не издеваясь, высокомерные собратья по перу, «чистые» цеховые журналисты находили причины для отказа. Мол, так и так, парень, задатки у тебя конечно есть, но надо ещё много работать, самоотверженнее относится к делу и под конец, когда запас высокопарных слов иссякал, - да и по цеховой принадлежности, сам понимаешь, многие нас не поймут. Вот если бы у тебя был диплом журфака. Ну или хотя бы ты там учился – тогда будет совсем другой разговор. Так что давай, Марат, удачи тебе. Поступай и приходи. Жали руки, улыбались, а в глубине глаз читалось – ну куда ты, право слово, со свиным рылом, да в калашный ряд? Получил синекуру в многотиражке, сиди и не рыпайся.

Я же рыпался постоянно. Четыре года подряд подавал документы на журфак и все четыре года повторялась одна и та же история. Со мной любезно беседовали, узнавали цеховую принадлежность и резко охладевали. Брезгливо принимали документы, тщательно, на предмет мельчайшей ошибки изучали их и ничего не найдя допускали до экзаменов. Каковые я всегда не сдавал. Ещё бы – детки из Цеха журналистов и так ломились туда толпой, да плюс блатные из детей руководства других цехов. Уже на этапе "своих да наших" получался перебор. А тут еще такая деревенщина как я и мне подобные. Наивные сельские дурачки с не нужной никому верой в справедливость и объективность конкурса. С какими-то идиотскими идеалами.

Стоит ли говорить, что разговор с Дедом меня окрылил.

Ну что, Маратик, ухватил за крылья птицу-удачу? Если долго мучиться, что нибудь получится. Бился я, бился, как рыба об лед и на тебе, когда жаркий майский полдень совсем спек башку, когда в закоулках мыслей все перепуталось и слиплось, когда положено думать о чем угодно, кроме карьеры, в общем тогда, когда ни за что догадаешься, судьба преподносит весьма приятные сюрпризы. Ай да Дед. Ай да старый хрен. Ну, удружил!

Да я сотворю такое интервью, что этого Коновалова на руках в Вече занесут. Я его так очеловечу, что он сам удивится. Да за билет на журфак.… Да я....

Ошеломленный, я растерянно собирался на интервью, непредсказуемо, как муха, метаясь по кабинету. В разверзнутую пасть жабьеподобного моего рюкзачка летели диктофон, блокноты, ручки – всё, что попадалось под руку. Изредка, в минуты кратковременного успокоения, я подходил к столу и проверял его содержимое. Среди необходимого мне в ратном журналистском подвиге хлама находились любопытные предметы, например пульт от редакционного телекомбайна.

Постояв, и озадаченно почесав репу, я опять начинал собираться. Заглядывал на верхние полки шкафа, потом лез под стол, озабоченно шуршал пластинами жалюзи на окне, чего-то там за ними разыскивая. Опять подбегал к рюкзаку, выискивал в нём диктофон и проверял батарейки. Батареек в нем не оказывалось и я остервенело выдирал их из пульта. В результате пульт опять оказывался в рюкзаке, а батарейки – одна вышвырнутой в урну, другая засунутой в карман джинсов. После я опять метался по кабинету, причем в возбуждении пытался, как цирковой мотоциклист, забежать на стену.

Наконец, слегка уняв мандраж, я решил закурить. Когда я вместо зажигалки защелкал пальцем по батарейке, то понял – нужен резкий ход. Иначе у меня от радости случиться истерика или я, еще чего доброго, напружу себе в штаны. Тогда уж точно конец всем моим помыслам и устремлениям. Ибо с мокрыми штанами я для Люсеньки превращусь в пустое место. Даже не в пустое, а в бывшее пустое, мол было у Люсеньки пустое место, про запас, да и в то нагадили хулиганы. Далее, даже если я, воняя обмоченными штанами и смогу каким-то чудом взять у кандидата Коновалова интервью, то журналистом я точно не стану. Даже в вестнике секты народных целителей «Лечение энуреза уринотерапией».

Резкий ход надо было предпринимать срочно. Я вспомнил, что у меня в загашнике где-то «было» и извлек это «было» на свет божий. Было оказалось половиной бутылки коньяку и оно тотчас же наполовину сплыло из горлышка прямо в желудок.

Сразу же потеплело в груди, в голове пронесся и исчез мини-ураган, оставив после себя чуть содранную и посвежевшую кору мозга. Нашлась зажигалка, сигарета легла фильтром в губы. Зажевать, чтоб не пахло, пришлось листом какого-то живого дерева - непонятного растения поставленного Люськой ко мне в кабинет. И от убийственной горечи живого дерева я совсем успокоился.