Перегон

— Хамство какое, совсем распустились! — и посмотрела на Вадима.

Он не понял сначала, о чем это она, даже оглядел зал, полуобернувшись: потом догадался, но ничего не ответил, сделал вид, что, разглядывает меню.

— Что я ему девочка, что ли, — продолжала Можейкина, но возмущения в ее голосе не чувствовалось. — Знакомиться на улице. Пристал и требует, чтобы я ему свидание назначила. Я отказалась, а он мне в лицо…

Только теперь Вадим поднял глаза и опять, ни говоря ни слова, посмотрел на нее в упор. Можейкина не выдержала нескольких секунд, отвела взгляд, нетерпеливо осмотрела зал, словно отыскивала официантку. Данин подвинул к ней меню.

— Спасибо, — сказала женщина. — Попросите официантку. Кофе хочется.

Но звать официантку не понадобилось, она уже спешила к их столику. Большими, желтоватыми, морщинистыми руками огладила скатерть — скорее по привычке, чем из-за желания быть приятной гостям, — произнесла без выражения:

— Говорите.

Он продиктовал заказ, и официантка ушла, унося с собой меню. Вадим потрогал вазочку с салфетками, поскреб ею по скатерти и спросил негромко:

— Они вам угрожают?

— Кто? — встрепенулась Можейкина, и глаза у нее сделались круглыми, как у птицы.

— Они вам звонят по телефону и угрожают, — не обратив внимания на восклицание Можейкиной, уже не вопрошая, а утверждая, продолжал Вадим. — Они караулят вас у подъезда в надежде, что вы выйдите прогуляться. А вы только в первый раз вышли сегодня с тех пор, как покинули больницу. Так?

Можейкина как-то обмякла в мгновение, словно подтаяла, как снежная баба в теплый солнечный день. Веки отяжелели, надавили сверху на глаза, обвисли щеки. Она прошептала, выдыхая:

— Я не знаю, о чем вы…

— Знаете, — жестко и тихо сказал Вадим. — Все вы знаете. Не делайте из меня дурака.

Он понимал, что ведет себя жестоко, что не должен он так говорить с больной, потерявшей интерес к жизни женщиной. Ему, наоборот, надо было сейчас жалеть ее, успокаивать, улыбаться, говорить ласковые слова… Но он хотел знать правду, ему невероятно хотелось знать правду.

— Кто они? — спросил Вадим. — И почему вы не хотите, чтобы их наказали? Они же чуть не убили вас. Они преступники… И я, болван, ничего не рассказал следователю. Но если вы не скажете сейчас мне, кто они, я немедленно пойду в прокуратуру и…

Она не дала Вадиму договорить, стремительно протянула к нему руки, сбив при этом вазочку с салфетками — она мягко покатилась по столу и звонко шмякнулась об пол, — цепко ухватила его руки пальцами и с силой замотала головой. Она хотела что-то сказать, но, наверное, перехватило у нее дыхание, и вместо слов Вадим услышал хрип. А потом худые, острые плечи ее задергались, словно в конвульсии, голова запрокинулась, закатились глаза, и пальцы еще сильнее впились в его руки. «Припадок, — тоскливо подумал Вадим. — За что же мне все это?..» В зале уже обратили на них внимание, многие осторожно оборачивались, а некоторые и попросту бесцеремонно разглядывали.

Женщина с мелким лицом, что сидела рядом, поморщилась брезгливо и прикрыла ладонью глаза маленькой девчушке, которая болтала ножками на стуле и, широко разинув ротик, разглядывала Можейкину. Какой-то низенький мужичок приподнялся было со своего места, наверно, чтобы помочь, но тотчас плюхнулся обратно, усаженный твердой рукой плотной, крутоплечей дамы. Вадим уловил все это краем глаза, пока вставал с места, пока наклонялся над Можейкиной, пока растерянно шептал ей что-то на ухо и, не зная, что предпринять, обмахивал салфетками ее бледное, покрытое испариной лицо. Вот он увидел официантку. Она уже стояла рядом и встревоженно наблюдала за ним и за Можейкиной. Поднос в ее руках дрожал, и чашки на нем ритмично позванивали. Вадим машинально схватил одну чашку, подул зачем-то на кофе, хотя он и так был не очень горячий — руку не обжигал, пальцами приоткрыл Можейкиной рот и влил туда полглотка, а через секунду еще столько же. Подействовало. Женщина перестала дрожать. Плечи ее обвисли, застыли. Можейкина вздохнула, покрутила вяло головой и закрыла глаза, а когда открыла через мгновение, лицо у нее уже не было таким отрешенным и безжизненным. Посетители теперь уже откровенно разглядывали их. И даже буфетчица, махнув рукой на очередь, перегнулась через стоику, во все глаза глядела на них и охала.

— Может быть, «скорую»…

— Врача, конечно, бы надо… Солнечный удар, наверно…

— Да вы с ума сошли, в помещении-то… — слышал Вадим голоса и чувствовал при этом неудобство и неловкость. И надо было поскорее выйти отсюда, забыть о Можейкиной, о прокуратуре, о насильниках. Выйти, подставить лицо солнцу и идти, куда глаза глядят…

— Людмила Сергеевна, все в порядке? — спросил он, разглядывая Можейкину.

— Да, все в порядке, — неожиданно радостно откликнулась она. — А что-нибудь случилось?