Переговорщик

Тяжелый армейский ботинок внезапно оказался в моей руке, на секунду завис в воздухе, выцеливая источник мерзкого звука. Затем не приспособленный для полетов снаряд метнулся к стене.

Пластиковая коробка громко хрустнула. Радио хрюкнуло, издало короткий жалкий хрип и смолкло.

«Мастерство не пропьешь», – подумал я, когда ненавистные динамики заткнулись.

За пять лет я дослужился до сержанта, но – это если дурака валять. А если говорить серьезно, как был я сержантом, когда меня зачислили в заградители, так и болтаюсь по служебной лестнице, то добираясь до лейтенанта, то падая вниз.

«Азинус буридани интер дуо прата», – повторяет дядя Саша, когда я в очередной раз опускаюсь по служебной лестнице. На вопрос, что он имел в виду, поясняет: «Ты, как буриданов осел, застрял между двумя лужайками с сочной травой. Не знаешь, какую выбрать».

Станешь еще капитаном и даже полковником, говорит он, хотя, я-то вижу, что в последнее время он все больше смотрит на меня с укором и какой-то затаенной непонятной грустью, как будто знает обо мне что-то такое, что мне пока еще недоступно, что-то из моего будущего. Ты так похож на своего отца, повторяет он и вздыхает. Понятно. Наверняка, друга в этот момент вспоминает.

Впрочем, о чем это я? Майор – кремень, образец непримиримости к врагу, стальной человек. А грусть и жалость – удел слабаков и никчемных соплежуев.

Как бы то ни было, но за время службы я два раза дорастал до лейтенанта, и два раза был разжалован за излишнюю мягкость в отношении охраняемых. Один раз гонял куском арматуры молоденького вича, когда тот прорвался в жилую зону через запретку. Вместо того, чтобы пристрелить заразного, как предписывает устав караульной службы, я рассек ему ржавым прутом икру до самого колена так, что он бегать никогда в жизни не сможет. Да и не будет у него больше жизни. С его-то иммунной системой и такой раной долго не протянет. Однако, как говорит наш командир, я «подверг риску население Коньковского гарнизона и должен был понести адекватное наказание».

Второй раз меня разжаловали, когда я проворонил нападение вичей на одного из новобранцев-охранников. Ну, не мог я подумать, что этот идиот устроит пикник прямо возле колючки. Да ладно бы сухпай грыз, если жрать так охота. Нет! Этот придурок где-то голубя подстрелил, костер развел и… Исчез любитель голубятинки – обвинили меня. Что тут скажешь, воруют ведь вичи наших вояк. Я, как непосредственный командир, должен был его контролировать. Должен! Но я же не нянька, ходить за ним по пятам.

А может, он сам дезертировал? Кто сейчас будет разбираться?

Может, и врут те, кто доказывает с пеной у рта, что доходяги крадут здоровых крепких парней. Ведь список исчезнувших заградителей постоянно растет. Исчезают только молодые и здоровые. Почему бы не предположить, что их утаскивают вичи в свои катакомбы. Правда это или нет, но бойцы исчезают, а разговоры ведутся. Даже в нашем гарнизоне за последний год больше ста человек пропало. И это притом, что дееспособных бойцов у нас в гарнизоне сейчас всего несколько сотен осталось. Новобранцев и запасников полно, хромых, убогих – каждый второй, а действующих опытных вояк – с гулькин нос.

Так что задерживался я в лейтенантах оба раза недолго. Ни дня в офицерском общежитии не прожил. Не успевал вселиться даже. Да и ладно – не жили красиво, не будем привыкать.

Рожденный заградителем не станет чистильщиком, говорит Марта, когда мы обсуждаем мою карьеру. Зачем тебе это? Может, займешься чем-нибудь другим? Есть же дела и у гражданских.

Не знаю, может она права, может, не мое это! Но и отец мой был отменным бойцом, и я с самого детства рядом с армейскими. Нет! Кем я еще могу быть? Мерзкие мысли! Лезут в голову, выбирая самый неподходящий момент, сбивают с толку.

Марта – моя девушка. Мы познакомились пять лет назад, когда я спас ее от инфицированных. Возвращаясь с курсов определителей, в соседней подворотне я услышал крики. Конечно же, я поспешил на помощь, и в тот момент, когда прибыл на место, самый здоровый вича… Черт! Здоровый вича – смешно получается. В общем, подоспел я вовремя. Заразные подонки пытались изнасиловать бедную девушку. А может, это были дикие вичи. Живут же такие в развалинах, пока мы их не поймаем и не отправим в карантин.

Раскидал я ублюдков без особого труда. Не зря же всю свою сознательную жизнь занимался рукопашкой. В наше время – хочешь жить, умей постоять за себя. Кругом враги, даже тот, кого сегодня считаешь другом, может завтра ударить в спину, за… да мало ли за что! За бутылку перегона с бодуна пристрелит, не задумываясь, за теплые шмотки зимой, за пачку махорки.