Перегрин

Он и правда оказался римлянином и даже называл себя выходцем из древнего патрицианского рода. Это типа римского потомственного дворянства. Его полное имя было Гай Публий Минуций. На счет патрицианской родословной у меня были большие сомнения, потому что из случайных фраз сокамерника понял, что его мать относилась к женщинам с пониженной социальной ответственностью и, как следствие, высокой ценой. Хотя вполне возможно, что произвела она сына от представителя патрицианского рода. Похоти все сословия покорны. Гай Минуций был человеком веселым и ветреным, жил здесь и сейчас, причем не только потому, что его нынешняя профессия обязывала не строить планы на далекое будущее. Два года прослужил легионером в Малой Азии, где по одной его версии попал в плен и был продан в рабство, по другой — дезертировал с тем же результатом, по третьей — проигрался в кости и рассчитался, как сумел. Самое забавное, он абсолютно не смущался, когда я указывал, что вчера версия была другая.

— Да какая разница?! Не разменивайся на такие мелочи, иначе жизнь станет рабством! — отмахивался он легкомысленно, будто в данный момент не был рабом.

Я перестал воспринимать всерьез его рассказы, поэтому мы быстро подружились. Тем более, что нам не придется сражаться друг с другом. Поведал ему версию о младшем сыне тирана из далекой Гипербореи, чем вызвал искреннее восхищение и уважение. К чужим рассказам Гай относился, не размениваясь на мелочи, чтобы, наверное, ненароком не оказаться в рабстве. Хочешь быть сыном тирана — будь им! Тренировались мы в паре, кое-чему научив друг друга. Да и вообще, между «стариками» отношения были товарищескими. Как и между нами и охранниками, особенно Фрасиллом, который раньше и сам был гладиатором.

Антидий контролировал ситуацию среди богатых людей Пантикапея и окрестностей и, когда кто-нибудь готовился перейти в мир иной, закупал еще шесть гладиаторов, чтобы выставить их во время поминок против шестерых «стариков». Пантикапейские боги почему-то требовали шесть человеческих жертв. Обычно гибли новички. Я был редким исключением, пробившимся в «старики». Все-таки отбор у нас очень жесткий, без скидок. Следующие два боя мне давали слабых соперников и выставляли нас первой парой, на разогрев или, точнее, на освистание. Во второй раз я решил «сделать интересно» — дал своему слабому противнику, меотскому крестьянину, попавшему в рабство за долги, пожить несколько минут и проявить свои лучшие бойцовские качества. Бедолага и правда поверил, что у него есть шанс завалить меня, и повел себя довольно агрессивно и, как следствие, зрелищно. Когда он мне надоел, во время очередного примитивного выпада уколол его ниже правой ключицы, а вторым ударом пропорол горло, густо заросшее курчавыми черными волосами.

Антидий, который в отличие от многих зрителей знал потенциалы обоих бойцов, предложил после боя:

— Если устроишь такое же представление в следующий раз, получишь амфору вина и хорошую еду.

— Дай мне мой меч и подбери в противники тавра покрупнее, — выдвинул я встречное условие.

— Договорились, — сказал он.

В третий раз мы бились во дворе большой виллы, расположенной на берегу пролива километрах в трех от Пантикапея. Точнее, дворов было два, господский и хозяйственный. Мы сражались в первом, который был просторнее и вымощен каменными плитами. Это были, так сказать, поминки для избранных. Они возлежали на клиниях, расставленных по периметру двора, рядом со столиками с выпивкой и закуской. Посуда была золотая и серебряная. Рабов, обслуживающих поминки, было больше, чем приглашенных. Скоропостижно скончался богатый винодел, оставивший в наследство, кроме недвижимости, еще и сто талантов серебра. Наверное, не ровно сто, округлили для красоты, но все равно очень много. Сын-наследник по имени Незиот, которому едва перевалило за двадцать, от радости зазвал три десятка таких же оболтусов и расщедрился на шесть человеческих жертв.