Переяславская рада. Книга 2

На лице Стаха и на рубахе темнели пятна крови.

— Что это? — вскрикнула она и коснулась его рукой.— Ты весь в крови... Господи!

— Это его кровь,— глухо проговорил Стах.

— А-а-а! — простонала Ганка.— Ты...

Она не решилась выговорить это слово. И Стах тоже не сказал. Бессильно опустился на лавку. Перед ним на постели, уставясь широко раскрытыми глазами в закоптелый потолок, лежала Марылька. Лицо ее почернело.

— Я пойду, Ганелька,— тихо проговорил он, поднимаясь.

— Куда? — испуганно спросила Ганка и тут же поспешно заговорила: — Да, да, иди, Стась, иди скорей...

Засуетилась. Схватила с лежанки мешочек, сунула в него краюху хлеба, завернула в тряпку соль, метнулась в каморку, по вскоре вышла оттуда с пустыми руками.

— Что ж! — сказал Стах.— Прощай, Ганелька.

Со стоном упала Ганка ему на грудь.

— Будь они прокляты, паны-шляхтичи! — прохрипел с отчаянием Стах Лютек, отрывая от себя руки Ганки.— Будь они прокляты, вурдалаки ненасытные, из рода и в род! Не будет им счастья на этой земле, не будет им жизни...

Уже светало, когда Лютек, выйдя из Марковецкой гмины, нырнул в гущу леса. Озираясь, не видать ли часом погони, он углублялся в лесную чащу широким и быстрым шагом. Скоро и узенькая тропка окончилась.

Стах знал — за высокими скалами, поросшими колючими кустами терновника, ему откроется дорога в горы, к чабанам. Он знал также, что гуцулы примут и укроют его. Недаром ксендз в каждой своей проповеди поносил их, обзывая еретиками, схизматами, шпионами Хмельницкого. В отряде Костки Напирского они были хорошими и смелыми воинами.

Не думал Стах Лютек, когда прощался с гуцулом Федорчуком, возвращаясь к себе в село, что придется ему вскоре воспользоваться его советом. «А коли трудно придется,— сказал на прощание гуцул,— к нам иди. За Верховинским перевалом и паны не добудут».

Взойдя на скалистую вершину, Стах Лютек остановился передохнуть. Поглядел вниз, туда, где в марево зимнего дня лежала долина. Там, где-то в самой дали, ленилась своими хатками Марковецкая гмина. Там, внизу, были Ганка и Марылька.

Там осталось его охваченное болью и отчаянием сердце.

18

По случаю прибытия высокого гостя, канцлера Речи Посполитой Лещинского, коронный гетман Станислав Потоцкий справлял в своей резиденции, в Подгорцах, шумный пир.

Со всей округи съезжалась в Подгорцы приглашенная шляхта. Еще с полудня, когда латники отворили ворота перед первою каретой — подсудка брацлавского Кароля Бурчала, который прибыл вместе со своею супругой, пани Франческой,— ворот уже не закрывали.

Прибыли староста каменецкий Петр Потоцкий с дочерью, капеллан коронного войска преподобный Сигизмунд Мрозовецкий, сын покойного князя Вишневецкого Михайло с матерью, княгинею Гризельдой, молодой Конецпольский, князь Вацлав Заславский, вдова Адама Киселя, пани Вероника Кисель, коронный стражник По-нятовский с женой Эвелиной, о которой шептались, что сам его милость король Ян-Казимир далеко не равнодушен к пани стражниковой.

Еще накануне вечером прибыл в Подгорцы генерал Корф, присланный литовским коронным гетманом паном Радаивиллом.

А перед самым пиршеством явился каштелян королевского войска Збигнев Лопатинский.

Кроме названных вельможных панов, съехалось множество менее родовитой шляхты, соседи, региментарн коронного войска, как раз об эту пору отдыхавшие в своих усадьбах, пользуясь временным затишьем.

На площади перед гетманским палацем тесно стало от карет, возков, крытых саней, верховых лошадей.

Суетились слуги, перекликались доезжачие и стремянные, ржали лошади. То в одном, то в другом конце двора раздавались крики, возгласы приветствия, смех.

— Пану подсудку мое почтение!

— Вельможному пану региментарю низкий поклон!

— Падам до ножек пани Франчески!

— Ты еще жив, пан комиссар? Як бога кохам, мыслил — ты уже на небе!

— Пока Хмеля не посажу на кол, жить буду! — хвастливо прокричал пан коронный комиссар, седобородый восьмидесятилетний Доминик Калитинский, отвечая подсудку брацлавскому Каролю Бурчаку.

— Вот рыцарский ответ, як бога кохам! Виват пану коронному комиссару! — выкрикпул стражник Понятовский, а панн стражникова захлопала в ладоши.

Седоусые полковники, сбрасывая на руки слугам меховые плащи, легко, как юноши, взбегали по устланной персидскими коврами лестнице, по обеим сторонам которой на мраморных стенах сияли карсельские лампы и стояли в две шеренги латники из собственного полка коронного гетмана, с алебардами, и блестящих латах.

Пани и паненки в пышных платьях, с низко оголенными плечами проворно перебирали ножками, обутыми в шитые золотом или серебром туфельки, по широким ступеням.

Учтивые кавалеры ловко подхватывали длинные шлейфы дам и с благоговейным почтением несли их за ними.

Из обширного зала лилась веселая музыка, и пани и паненки уже пританцовывали, еще подымаясь но лестнице.

На минуту затих смех и замолкли веселые возгласы.