У Нечипора защекотало в горле. Одними губами, беззвучно выговорил:
– Я, гетман.
– Помню, хорошую службу сослужил войску... Женатый?
– Нет, гетман...
– Выпей, – гетман налил кубок и протянул Нечипору, – мед добрый, субботовский, пей...
Нечипор несмело взял дрожащими пальцами кубок. Какая-то надежда теплою волною шевельнулась в груди.
– Пей, пей, – сказал Хмельницкий, налил себе, поднял кубок и выпил одним духом. Поставил, вытер платком усы, покачал головой:
– Зачем бороду отпустил?
«Смеется», – недобро подумал Нечипор.
Тихо ответил:
– В тюрьме не бреются, пан гетман.
– А ты живи так, чтобы в тюрьму не попадать. Разве казаку место в тюрьме? Казак в седле должен быть, посреди степи, чтобы путь стлался перед ним далекий, чтобы конь копытом землю пробовал, чтобы ветер в лицо крылами бил. А ты какой казак? Ты теперь не казак...
– Я не в реестре, – сказал Нечипор, отодвигая кубок, – мне счастье не улыбнулось, гетман...
– Ты не один, Галайда, паны сенаторы в Варшаве на сейме снова приговорили, чтобы реестр был только в шесть тысяч. А казаков сколько?
То, что гетман до сих пор ни словом не обмолвился про Громыку, наполняло сердце Нечипора дурным предчувствием. Хмельницкий продолжал:
– Снова быть войне, Нечипор Галайда. Или, может, думаешь, лучше панам покориться? Они уже и гетмана нового нашли, сотника Забузского, может, слыхал? Так как же ты, Галайда?
– Мне все равно, гетман, мне одна дорога...
– Куда ж твоя дорога пролегла, Галайда?
В глазах Нечипора запрыгал потолок, заколыхался стол, гетман отплыл куда-то далеко в угол, потом приплыл снова на то место, где был. Галайда зажмурился.
– Моя дорога, видать, – на виселицу, гетман...
Так он сам начал разговор, невмоготу было уже.
– Сам выбрал себе ту дорогу, казак, – сурово проговорил гетман.
Охваченный отчаянием, Нечипор вскочил на ноги. Ударил себя кулаком в грудь...
Хмельницкий прищурил глаз, откинулся на спинку кресла, процедил:
– Что, может, и на меня с ножом?
Нечипора эти слова пригвоздили к месту. Упал головой на стол, потом заставил себя подняться. Показал Хмельницкому багровое пятно на виске.
– Он ударил меня, ударил, обесчестил. Я грудью от смерти его закрыл... Под Зборовом...
– Знаю! – Гетман хлопнул ладонью по столу, как бы приказывая Нечипору молчать.
– Знаю, Галайда. Но кто тебе дал право подымать руку на полковника?
Нечипор молчал.
– Поступил Громыка негоже, должен мне челом бить! Есть на всех суд и расправа. Все должно делаться по закону... Знаешь ли ты, что паны только о том и мечтают, чтобы раздор и смуту посеять в нашем войске? Ты что ж, им на помощь стал?
– Гетман, – хрипло проговорил Галайда, – взгляни, гетман, что вокруг тебя творится. Ты пойди сам по селам, послушай, о чем народ толкует, погляди, сколько полковников твоих плохому научились у панов...
Все, что думал в эти дни, все, что испытал злого и страшного, про ту ночь на гуте, про расправу Гармаша и Тикоцинского, про сестру Килыну, про нищету отца и матери, про свои надежды несбывшиеся – обо всем горе и обидах сказал Нечипор.
– Все тебе поведал, гетман. Можешь посылать меня на виселицу или на кол, выбирай сам, какой смерти достоин я.
Голос Галайды прозвучал твердо, и Хмельницкий, глянув на него исподлобья, вдруг сказал:
– Нет, ни виселицы, ни кола тебе не выберу, хоть и заработал ты одно из двух. Волю даю тебе, Нечипор Галайда, сам выбирай себе дальше дорогу...
Хмельницкий хлопнул в ладоши. Нечипор Галайда, широко раскрыв глаза, глядел на гетмана. Джуре, появившемуся в дверях, Хмельницкий приказал:
– Скажи есаулу – одеть казака Галайду, дать саблю, коня...
Джура скрылся за дверью. Нечипор, не сводя глаз с гетмана, прижал руку к сердцу:
– Дай еще послужить тебе, гетман... дозволь!..
– Не мне служи, казак, вот ей служи честно, – Хмельницкий, сверкнув глазами, указал рукой на окно, за которым синела весенняя ночь, – ей служи честно, отчизне нашей. Она теперь в муках великих. Терзают ее иезуит и шляхтич, и татарин, и турок, уния моровою язвою ползет. Иди в свой полк, казак Галайда, скоро быть битве. Там, на поле битвы, с саблею в руке, покажи свою силу...
...В гетманском универсале, объявленном в Белоцерковском полку, говорилось, что бывший казак этого полка Нечипор Галайда из села Белые Репки убил насмерть полковника Михайла Громыку и за этот злоумышленный поступок генеральным судьей приговорен к казни через повешение. Но понеже оный Галайда под Зборовом спас в бою жизнь полковнику Громыке, а под Берестечком добыл отвагою своею великую заслугу перед войском, гетман Богдан Хмельницкий приговор генерального судьи отменяет и дозволяет Нечипору Галайде быть дальше в полку, дабы на поле битвы искупить свой грех.
Казаки, выслушав гетманский универсал, говорили:
– Хмель за нас горою стоит...
– Хмель не даст казацкие вольности затоптать...
– Громыка запанствовал, вот и пал от руки казака... Где ж такое слыхано, чтобы у казака поволовщину брать?..