Переход

— А у нас урожай в стране ожидается… скажем так, очень скромный, и что народ придумает содрать, никто даже представить не может.

— Слушай, я к медицине отношение имею лишь то, что иногда у врачей лечусь. И не поверить я тебе не могу, но и в том, что ты не наврал, то есть не ошибся… Напиши все на бумаге, я с врачами городскими поговорю, потом вместе сядем, обсудим…

— Вот, я тут все расписал. А потом сидеть и обсуждать не смогу, я сегодня же обратно в Москву: мне к учебе всерьез все же готовиться нужно.

— Ну давай… но не ожидал я, что ты на врача учиться пойдешь. Думал на инженера, вон у тебя сколько по технике полезного придумано. Но ты прав, врачи стране тоже нужны… там тебе помощь какая-то потребуется, так ты звони сразу. Ну хоть телеграмму дай, мы тебе уже прилично задолжали.

— Фабрику по выпуску таблеток построите — и считайте, что с долгами рассчитались.

— Вот за это я так нынешнюю молодежь и люблю. Ладно, поезжай, если врачи скажут, что ты здесь не особо наврал, то фабрику запустим. Говоришь, на Кирова станки за день сделают?

Второй препарат, не требующий наличия «специальной химии», Алексей предложил на новой фабрике изготавливать чуть позже, просто послав товарищу Дедову письмо. То есть на самом деле для изготовления аналога еще не изобретенного маалокса в относительно промышленных масштабах был нужен а приличных количествах аммиак и серная кислота, но в стране вроде и то, и другое было вполне доступно: во время войны химики выпуск этих веществ наладили в очень больших количествах. А как товарищ Дедов сможет обеспечить новый завод сырьем, его уже волновало не очень, ведь сам он всем этим обеспечить производство точно не сможет. А вот то, что витебские врачи согласятся с тем, что производимые препараты пользу все же принесут, он не сомневался: по-отдельности и гидроксид магния в медицинскую практику давно вошел, и гидроксид алюминия. Алексея тут удивляло лишь одно: почему никто в мире раньше не догадался совместить в одном препарате и приличное «закрепляющее» вещество, и довольно сильное слабительное — ведь и тот, и другой «эффекты» были всего лишь сугубо побочными, а вот антацидное их действие было для врачей гораздо важнее. То есть наверняка скоро кто-то догадается, ведь народ всякую дрянь еще долго не перестанет, причем во всем мире не перестанет. А вот противоязвенное действие препарата вообще установят где-то в середине пятидесятых — но если есть возможность пораньше советских людей от такой напасти предохранить…

Сидя в гостинице и читая книжки Алексей потихоньку начал понимать, что все, что он здесь и сейчас делает, он делает скорее «по инерции», ведь та девочка, ради счастья которой он «перешагнул барьер», вообще уже никогда не родится. А относительно счастья, доставляемого другим людям, у него бели довольно сильные сомнения. Потому что да, многие люди счастья заслуживали — но очень, очень многие, по его убеждению, вообще не заслуживали даже жизни. И вот как отделить одних от других, было совершенно непонятно.

То есть все же кое-что было понятно, парень уже мысленно составил для себя довольно приличный список «не заслуживающих жизни», но список-то был абсолютно абстрактный. То есть люди в нем были очень даже конкретные, но вот как сделать, чтобы они «получили по заслугам», у Алексея пока ясности не было.

Совсем не было, и он продолжал «жить по инерции». То есть просто ел, пил, писал и какал, книжки по медицине читал — но и в книжках он ничего особо интересного почерпнуть не мог. Все же медицина еще не начала широко использовать знание, почерпнутые из материалов фашистских концлагерей и даже обнаруженный Алексеем учебник по полевой хирургии вызывал у него лишь грустную усмешку…

После ранения сына он подписал контракт с министерством обороны вовсе не как программист. Долгое обучения сразу в двух фармацевтических институтах (отечественном и швейцарском) дали ему очень специфические знания. Он очень хорошо (хотя и чисто теоретически) знал, какие препараты могут спасти жизнь раненому — и на фронт пошел санитаром. Но пошел он не потому, что знал, как «правильно спасать раненых», а потому что до него дошло, что он в состоянии сделать так, чтобы этих людей вообще не ранили! То есть первой мыслью его было «я бы мог вернуть сына невредимым если бы вовремя узнал о его ранении», и только чуть позже понял, что он может не только своих родных таким образом сберечь.

Стрелять он умел очень хорошо, и после очередной «выполненной задачи, сопряженной с потерями» Алексей Павлович «возвращался», брал винтовку и просто ликвидировал «будущую проблему». Да, на войне все равно людей, к сожалению, ранят и даже убивают, и даже если одного получается спасти, то погибнуть может кто-то другой — но и о раненых он старался заботиться. Все же не повторяя произошедшие бои снова и снова, а изучая на практике ту самую полевую хирургию. Одного парня из своего подразделения он прооперировал раз тридцать, но в конце концов доставил его в госпиталь живым…