Переходы

Другие замечали, что их мучает непрекращающийся кашель. Кашель делался все настойчивее, глубже, грохотал внутри, а легкие будто бы постепенно наполнялись водой. В итоге человек тонул в воде, наполнившей его изнутри. Фету, как мог, врачевал больных, ни словом не выдавая своих мыслей, однако их можно было прочитать на его нахмуренном лице: Закон карает нас за святотатство.

Фету прожил долгую жизнь, дольше почти всех. Каждый раз, когда показывался корабль, он радушно приглашал на остров всех, кто находился на борту, в надежде, что среди них окажется тот, кого он ждет. Но возвращения не случилось. Наконец однажды утром он умер, с ним рядом была Алула. Она вернулась в деревню в слезах и рассказала, что Фету скончался от одного из загадочных новых недугов еще до того, как они успели совершить переход. Линия прервалась, однако Алула, как его любимица, провозгласила себя новым мудрецом.

Я тогда был юношей, на пороге зрелости. Уже несколько лет изучал искусство переходов. Фету был искусным учителем, и умер он, как раз когда я готовился к первому самостоятельному переходу. Алула сказала, что из почтения к Фету никто не будет совершать переходов на протяжении двенадцати лун. У нас не было такой традиции, но она стала новым мудрецом, и к решению ее отнеслись уважительно. Алулы побаивались — слишком у нее был несдержанный нрав. Даже намек на оскорбление ввергал ее в ярость, которая не утихала по несколько дней. Когда минули двенадцать лун, молодые люди, утратив аппетит к докуке учения, так к нему и не вернулись. Наука переходов была забыта, и совершить самостоятельный переход я так и не смог.

После охотников на тюленей стали приходить другие чужаки, им нужен был китовый ус и сандаловое дерево. Они задерживались у нас на день-два, если спешили, иногда — на несколько недель, если сами нуждались в отдыхе, а судно — в ремонте. Они заигрывали с женщинами, торговали; порой напивались и время от времени на острове звучал мушкетный выстрел — сердца у нас падали. Случалось, что кто-то из наших уходил на судне и возвращался много лет спустя или не возвращался вообще. Бывало, что кто-то совершал переход в тело чужака и покидал остров. Если такое происходило, Алула реагировала иначе, чем Фету. Она требовала, чтобы после такого перехода старое тело принесли в жертву. После жертвоприношения она изгоняла из деревни семью совершившего переход, отправляя их жить в дальнюю часть острова, где хлебных деревьев росло меньше. Мы научились скрывать переходы.

Следующей нашей бедой стала смерть Отаху — легкие его, как и у многих других в то время, медленно наполнялись водой, пока он не утонул изнутри. Перед смертью Отаху назначил своей преемницей любимую дочь Фаяваю — в соответствии с традицией.

Первый чужак остался на острове и поселился среди нас, когда я только обзавелся семьей. Очень ему понравилась наша жизнь, такая легкая в сравнении с жизнью моряка, вот он и спрыгнул за борт, когда судно отчалило, и поплыл к берегу. Мы приняли его как родного. Он женился, завел детей, но несколько лет спустя уплыл, вернулся в свои далекие края. После него были и другие. Они привносили свои обычаи, мы их усваивали.

Потом появились миссионеры, дюжина французов-священников. Я к тому времени успел стать дедом. Они захватили это место, для нас священное, уничтожили древние священные статуи на могилах. На их месте возвели миссию, обнесли ее стенами. Они учили нас, как одеваться, как сажать овощи, как читать их священную книгу. Они снова и снова требовали, чтобы мы отказались от своего Закона, взамен обещая нам Небеса. Некоторые согласились, особенно те, кто страдал от новых болезней, принесенных чужаками. Они переселились в миссию. Но странная одежда, которую им приходилось носить, стесняла тело, овощи не вызревали, а священная книга не содержала смысла. Более того, на территории миссии запрещалось петь наши песни и танцевать наши танцы. Оттуда уходили обратно к нам, и мы все ждали, когда миссионеры уедут.

Алула была уже глубокой старухой. Все эти годы она читала нам проповеди о твоем переходе в тело Жубера и переходе Коаху в тело Робле. С каждым рассказом ярость ее пылала все ярче: во всех наших бедах она винила тебя и твою дерзость. Люди же продолжали чахнуть и умирать от странных новых болезней, снадобий от которых мы не знали.