Переходы

Довольно скоро в голове моей закрепилась мысль: нет у меня ни малейшего желания проводить всю жизнь в качестве прославленного шарлатана, питающегося доверчивостью малограмотных и убитых горем, вне зависимости от их состоятельности и благородства их происхождения. Я хочу для себя более почтенной доли. Значит, нужно сделаться алиенистом. Я начал изучать психологию, сперва в качестве вольнослушателя, ибо официального образования у меня не было. Сидя в аудитории в Сорбонне, я делал подробные заметки, а потом читал все, что мог отыскать в библиотеках. Занимался с репетиторами, бесплатно работал ассистентом в лаборатории. Артопулос подергал за нужные ниточки, и довольно скоро меня зачислили в студенты.

Через год после поступления меня взяли на подготовительный курс, я начал изучать медицину. В тысяча девятьсот восьмом я получил диплом врача и поступил в аспирантуру по психологии. Я с самого начала постановил, что буду пользоваться нетрадиционными методами: лечить с помощью гипноза. Идея эта была не нова. Ее уже рассмотрело и в итоге отвергло предыдущее поколение алиенистов. Но у меня было перед ними важное преимущество.

Получив диплом, я продолжил учебу под руководством Альфреда Бине в Лаборатории физиологической психологии. Изучал ретроградную амнезию под началом Теодюля-Армана Рибо, ассистировал Теодору Флурнуа при изучении криптомнезии, посещал в Коллеж де Франс лекции Пьера Жане, посвященные памяти, травме, невротической диссоциации и подсознанию.

Я открыл частную практику по лечению меланхолии и неврозов при помощи гипноза. Мне очень помогли связи Артопулоса в высоких кругах, многие мои постоянные пациенты были членами Бодлеровского общества. Метод мой был уникален и неоднозначен: я сперва гипнотизировал и только потом анализировал. Моя неуклонно крепнущая репутация начала привлекать внимание представителей молодого поколения. Некоторые из них искали моего расположения, наслушавшись рассказов о поразительных достижениях моих пациентов.

В это примерно время профессия алиениста подвергалась серьезным изменениям. В определенных кругах высшего общества стало модно лечиться у врачей совершенно нового толка. В марте тысяча девятьсот десятого года я присутствовал на Втором международном психоаналитическом конгрессе в Нюрнберге и по возвращении в Париж перестал называть себя алиенистом, сменив титул на психоаналитика. Метод мой, однако, не остался прежним: я продолжал пользоваться окулярным гипнозом — «Посмотрите мне в глаза» и все тому подобное — для совершения перехода в тело пациента, тщательно следя за тем, чтобы переход был слепым и пациент ничего не запомнил. На больных, судя по всему, переход влиял благотворно — нечто восстанавливающе-целительное было уже в том, чтобы, пусть и на краткий миг, перестать быть пленником собственного гиперактивного воображения. Посещая их тела и разум, я разглядывал воспоминания, сны, иллюзии и заблуждения, тайны, притворство и ложь. В результате по ходу анализа, проводимого после перехода, я без труда вычислял всякий самообман, попытку уклониться или запутать дело. Своих пациентов я в итоге знал лучше, чем они знали самих себя. Я видел, когда они мне лгут, а что еще важнее — видел, когда они лгут себе.

Все это было мошенничеством, но мошенничество приносило неоспоримые результаты. Меня пригласили преподавать в Сорбонне, потом — в Институте Франции. Я публиковал статьи в медицинских и научно-популярных журналах, время от времени имя мое мелькало в газетной светской хронике — обычно рядом с именем Аристида Артопулоса.

Особый интерес у меня вызывало состояние фуги, или внезапного бегства, — в те времена оно было известно под несколькими названиями: блуждающей фуги, диссоциативной фуги, амбулаторного автоматизма, дромомании. Состояние фуги наблюдается крайне редко, настолько редко, что это скорее этакая медицинская диковинка, а отнюдь не расстройство, на котором можно построить карьеру психоаналитика. Однако со временем, опубликовав в медицинских журналах несколько статей на эту тему, я был признан ведущим специалистом по этому расстройству. Интерес мой, разумеется, выходил за чисто профессиональные рамки. Своеобразное состояние фуги мне довелось наблюдать несколько раз, после каждого слепого перехода. Во всех случаях причина была во мне. Меня сильно занимали лица тех, чьи тела я только что покинул, физиологические приметы смятения, следующего за непредвиденным переходом. Впрочем, у моего интереса к этому явлению было и практическое измерение: в процессе я искал тебя, Коаху. Меня не покидала надежда, что, если Матильда еще жива, она вспомнит сказанное мной много десятилетий тому назад, накануне изгнания. Если она действительно совершила переход, если тело ее так и трепещет от смятения и если где-то какой-то врач диагностирует в этом состояние фуги, велика вероятность, что для лечения пригласят именно меня, единственного специалиста. Может, план этот и выглядел чистым сумасбродством, но иного способа тебя отыскать у меня не было.

Вот только я тебя не отыскал. Это ты отыскал меня.