Перехваченные письма

15 декабря 1959

Мой нежный мальчик, сынок дорогой,

Как твое здоровье? Пьешь ли ты горячий чай с медом и лимоном перед сном? Ты бы мне лично написал несколько слов по собственной инициативе. Тятенька мне пишет по субботам, это хорошо, но недостаточно для меня. Ты, конечно, ответишь, что не пользуешься и свободной минутой, почему и не пишешь. С одной стороны это так, касаясь логики, ты прав, но касаясь чувств cela laisse `a d'esirer[313]. Один раз в неделю все же можно было бы написать несколько слов, хотя бы из библиотеки, из станции метро. Для меня получить письма от тебя, Степана или тятеньки, это подарок и праздник для меня. Здесь жизнь очень однообразна. Это все же не дом — clinique psychiatrique[314] для нервнобольных. За нами смотрят более или менее строго. Есть часы и особые места ограниченные для прогулки, часы для сна и еды и т.д., это так или иначе жизнь казармы. Есть соседи, соседки интересные, есть и очень жалкие, безнадежные, есть и скучные, и злые и т.п. У меня особое счастье, я живу одна в очень приятной светлой солнечной комнате и ем одна в своей комнате. Не теряю времени и ем, как мне хочется, мясо, овощи, салат — все вместе, как я люблю это делать дома.

Я, было, похудела во время моего бронхита, уколы пениссилина и т.п., а теперь опять поправилась. Мне делают уколы, чтобы прибавить красные шарики крови — забыла как называется по-медицински а то бы и тебе принимать, есть и ampoules buvables[315]

. Я узнаю у infirmi`ere[316] и тебе напишу, это исключительно хороший fortifiant[317]. Я рада была бы, если б ты согласился его принимать.

Прости, мой милый, что пишу по-русски. Незаметно для себя я так начала, так что уж и продолжаю. Кажется, во вторник 13 октября начала писать свой роман. Написала 17 страниц моего раннего детства, начала в 2 года — и до 11 лет. Увидим, что скажет мой первый дорогой, внимательный читатель — Тятенька, от его мнения почти все зависит, продолжить или бросить все.

Сегодня прекрасный солнечный день. Солнце греет чуть не как летом. Я посидела немного в chaise-longue[318] в парке. Теперь без четверти два часа и нас закрыли на замок, каждого в своей комнате для sieste[319] и каждый делает, что кому угодно: tricote[320]

, читает, пишет или спит, если плохо спал ночью. Кончаю письмо, чтобы отправить его в три часа.

Крепко тебя обнимаю, родной мой, и целую, поцелуй тятеньку за меня.

Мама

Из воспоминаний Бориса Татищева