Перекрестье земных путей

Разноцветный сполох ударился о землю рядом с женщиной-вихрем – то взметнулись пестрые косицы шамана ньгамендри. Забренчал, зазвенел колокольчатый посох, вламываясь в гибельную круговерть. Кипящий смерч замедлился… ослаб… и Олджуна рухнула в кольцо, обрисованное соком ее жизни. В едва не лопнувшие легкие ринулся жгучий воздух, с сиплым присвистом занялось прерывистое дыхание. Волосы прилипли к окровавленным щекам, дикие глаза блуждали по толпе из-под косм. Народ задвигался, прикрывая лица локтями, неспособный пока что ни думать, ни бежать.

Нивани звонко щелкнул пальцами над ухом Олджуны. Отпрянув, женщина как будто очнулась.

– Где я?

С ужасом уставилась на идола в дрожащих руках и взголосила так страшно, что, почудилось, грудь ее сейчас разорвется.

Ветер вздымал вспотевшие волосы над головой Тимира, безотчетные пальцы кромсали оленью шапку. Багровый цвет не отпускал наклоненной шеи, плачущего от стыда и унижения лица. Безумная баджа сполна отплатила мужу за годы нелюбви и побоев.

Нивани осторожно потянул черень батаса из идола:

– Зачем тебе он?

– Не знаю, – прошептала она. Кукла упала в снег. Шаман отпнул ее в сторону, тронул запястье Олджуны и с криком отдернул пальцы, как если бы нечаянно сунул их в огонь. Хмурясь, встряхнул руку, с силой вытер ее о подол, словно коснулся чего-то мерзкого.

– Это… ты?

Витые шнуры вен вздулись под кожей, ходуном заходили на запрокинутой шее несчастной, глаза подернулись кровянистыми бельмами.

– Я-а-а! – ответила грубым, низким голосом…

Нивани повернулся к людям побледневшим лицом:

– Уходите! Это Йор!

Йор! Мертвое существо, проникшее в человека и движимое силой зла! Народ бросился врассыпную.

* * *

Не скоро удалось скрутить и повязать Олджуну. От изрыгаемых ею непристойных слов, летящих в чистый воздух с плевками и клочьями пены, брала оторопь. Дюжие мужики подступили к Йор с ремнями и веревками. Бесноватая применила всю силу, какая еще оставалась в ее исхудалом теле. Пустила в ход зубы и ногти, бодала головой и лягалась ногами, целилась всадить пальцы в чьи-нибудь глаза и в то же время успевала срывать с себя одежды. Напялить платье на женщину не сумели. Тогда просто стукнули ее доской по затылку и, завернув обмякшее тело в старые рыболовные сети и широкое одеяло, крепко прикрутили к лежанке.

Голова Олджуны металась по подушке, поводя красными от натуги белками глаз. Из-за сцепленных зубов рывками выплескивалась желтоватая водица – только что ей в рот силком влили отвар каменной полыни для укрепления плоти. Женщина была вне сознания, но вселившееся в нее существо бодрствовало. Оно то жутко хохотало, то выкрикивало хвастливую несуразицу скрипучим мужским голосом:

– Я – выше всего поставленный человек! Я – больше всех одаренный человек! Семь бешеных смерчей – вот мои помощники, восемь буйных вихрей – вот мои провожатые, девять грозных ураганов – вот мои спутники… да! Разве я не велик? Разве кто-то может быть выше и могущественнее меня?!

Багалык и кузнец стояли поодаль, потерянно глядя на синюшное лицо Олджуны. Общая беда как-то сразу сблизила их.

Думы Хорсуна сбились и смешались. Множество расплывчатых вопросов осталось на будущее. Когда оно придет, это будущее, он не мог сказать. Красивое молодое тело приемной дочери на глазах разрушало необъяснимое умом существо, которое невозможно было вызвать на бой. Видно, недаром голодный мертвый дух, пришедший на Орто насытиться человеческой скорбью, выбрал Олджуну. От одной мысли об этом багалыка бросало в дрожь. А он-то надеялся, что буря со временем угомонится! Но она продолжалась. Мало того, окрепла…

Память болезненно четко возвращалась в давнее: Олджуна пыталась его соблазнить, он оттолкнул ее, не рассчитав мощи. Девушка отлетела и ударилась об угол камелька. Полные слез, совсем еще детские глаза драгоценными камушками блеснули при свете луны… Неужели бедняжка действительно была влюблена в него? Все детство?! Как же не заметил, вовремя не пресек?

Хорсун запоздало корил себя, что не сумел стать отцом живому, страдающему от одиночества ребенку, мечтая об ушедших по Кругу. Будто мечты могут расти вспять! Выдал девчонку замуж не за того человека, облегчив душу от досадной ответственности, и ни разу по-настоящему не поинтересовался, добро ли Олджуне быть баджей Тимира. Не желал слышать упрека в словах Модун. Та не однажды говорила, что воспитанница вянет, как цветок, сбитый небрежной ногой, и лицо ее печально. Олджуна тосковала о жизни в заставе…

В порыве горя и раскаяния багалык впервые уповал на помощь жреца и шамана. Всеми помыслами устремился к ним, презираемым дотоле, в молчаливой мольбе содеять чудо. Если оно свершится, он даст себе зарок признавать истину в словах Сандала и видеть смысл в дурацком наряде Нивани… Хорсун готов был поверить в джогур, творящий волшебство.

Мысли кузнеца, чьи глаза опухли от непривычных слез, были схожи с думами багалыка. Прислушиваясь к бессмысленным воплям существа, он будто сам застыл где-то на заброшенном, забытом богами краю Срединной.