Перекрестки

— А у меня был случай, — начал дед. — Жили мы тогда еще с первой женой, на Заимке. Однажды, в середине дня примерно, залетает к нам Мария Субботина, знакомая. Августы, ставит пятилитровый бидон и говорит: «Спрячь, Федор Палч, под кровать до вечера, я с работы буду идти — заберу». И убежала. А работала эта Мария на мясокомбинате. Открыл я бидон и ахнул: он доверху был набит мясом. Смекнул: краденое обнаружат, и мне несдобровать. И отнес бидон в сарай, укрыл его всякой рухлядью. Только закрыл сарай — милиция: лейтенант, а с ним младший сержант. «Не видели, гражданин, женщину с бидоном? — спрашивают. — Такая из себя, шустрая, нос, как у утки». — «Не встречал, — дрожа от страха, отвечаю. — Но если увижу, доложу». Милиционеры пошли дальше, а я перекрестился: пронесло, слава богу. Да… А вечером заявляется Мария. Глазами зырк под кровать, доставай, мол, Федор Палч, бидончик. Я, не дожидаясь ее слов, и говорю: «Что ж ты меня, Маша, подвела? В бидоне ведь мясо было, и не купленное. Безобразие, говорю, у меня обыск из-за тебя делали: конфисковали твое добро. Чуть и меня заодно не забрали. Еле убедил милицию, что тебя я не знаю, что насильно ты всучила этот растреклятый бидон. Так-то вот. Нехорошо, говорю, Маша, знакомых под статью подставлять». Она стоит, опустивши глаза, — поверила в мою выдумку. Извинилась и ушла. А мне того и надо: считай, с неба полпуда мяса упало. Я потом Августе сказал, что купил его, и деньги с жены потребовал. Назавтра, правда, спустил все дочиста.

6

— А хотите еще случай расскажу? — разошелся дед.

— Валяй, — разрешил Славка.

— Ну, так вот, это я уже с сегодняшней старухой жил. Выпроводила она меня как-то в овощной магазин, за редькой. Она шибко редьку с квасом любит. Пришел, купил, стал рассчитываться, а у кассирши с рубля сдачи нет. «Возьмите, — говорит, — лотерейный билет». Я — ни в какую: «Зачем он мне? — говорю. — Я не из везучих. И вообще не нарушайте правила советской торговли. Если будете творить безобразия, я про вас напишу в газету». Тогда она, молоденькая такая, но опытная, ласково просит: «Ну купите еще что-нибудь, капусты, например». Я стою на своем: «Гоните сдачу полноценной монетой, у меня своей капусты целый погреб». А кассирша улыбку мне строит: «Такой симпатичный дяденька, а билетик взять не хочет». А тут уже очередь за мной ропщет: «Из-за тридцати копеек базар развел». Я обернулся посмотреть, кто это сказал, но у всех рты были закрыты. И тогда в доказательство, что я не скупердяй, громко говорю кассирше: «Давай твой билет!» Проходит месяц, получаю газету с таблицей, сверяю. Вот это да! Холодильник выиграл! Кричу старухе: «Беги в магазин!» Она тоже грамотная у меня, когда-то кондуктором в трамвае работала, еще раз сверила. Точно: холодильник. Делать нечего, полезла в погреб, отыскала что требовалось… Спрыснул выигрыш и велел старухе завсегда по билету покупать.

7

Вопрос о жизни и смерти, видно, не дает иногда покоя и деду Хвостову. Однажды он выдал такое признание:

— Не обидно, ребята, умереть: все там, как говорится, будем. Обидно, что после тебя люди все так же будут пить, есть, рассказывать интересные случаи.

8

Из очередного похода в коридор дед вернулся малость раздраженным:

— Уже почти месяц висит их майский «Данко», лень новую газету выпустить. А больным даже почитать нечего.

— Раз ворчать начал, скоро тебя, дед, выпишут, — заметил Славка.

9

Та самая медсестра Клава, которую дед Хвостов грозился пропесочить, в день его выписки заказала ему такси, помогла увязать в узелок вещички. Машина пришла минута в минуту, чему дед весьма удивился: «Поди, кто-нибудь нажаловался на таксистов, иначе бы опоздали».

Мы со Славкой помогли деду спуститься с третьего этажа, усадили в машину, пожелали ему долгих лет.

Вернулись в палатку молча. Разделись и улеглись в постели — тоже молча.

Минут через десять первым нарушил тишину Славка:

— Занятный был дед, — сказал он. И добавил: — Но только, если задуматься, не одно сердце у него больное — все нутро червивое.

ЗАПУСТЕНИЕ

1

— Да кто за него замуж согласится? Разве что полуумная какая…

В Хорошаевке говорили так про Гришку Серебрякова сплошь и рядом. И я подумал: «Что может быть оскорбительней этих слов? Да на его месте любой другой со стыда бы сгорел».

Но Гришка, вероятно, про эти разговоры ничего не знает, а потому сгорать не собирается.

2

Последняя наша встреча произошла лет пятнадцать-шестнадцать назад. Я приехал в родные края и по обыкновению зашел к Серебряковым — с Гришкой мы дружили чуть ли не с мальства. Жил он вдвоем с матерью, теткой Полей, трое его братьев и две сестры разъехались, четвертый брат, Андрей, женился на хорошаевской и построился отдельно. Гришка работал в колхозе шофером. Работал неважно, разбил по пьянке новую машину и теперь третий месяц ремонтировал ее.

Войдя в сени, я тихонько приоткрыл дверь в хату и перешагнул через высокий порог.

— Здравствуйте вам!

Тетка Поля как раз ставила в печь ведерный чугунок и от неожиданного моего голоса ухват в ее руках скользнул по чугунку.